Ричард Мейсон - Тонущие

— Да, дорогая?

Сара ровным тоном поведала мне, что Элла мертва: повесилась накануне ночью в больничной палате.

— Сегодня утром мне позвонил больничный надзиратель.

Утром?! Время уже шло к обеду.

— Он прислал ее личные вещи.

Я не произнес ни звука, разве что кивнул.

Сара постояла в нерешительности, однако все же собралась с духом:

— И два письма. Письмо, адресованное мне, я просмотрела.

— Ясно.

— Ты только напрасно огорчишься, прочитав свое, дорогой.

Я отвернулся. Сара подошла ко мне, в ее руке я разглядел конверт с моим именем, выведенным острыми коричневатыми буквами.

— Но смотри, поступай как хочешь… Прочтешь?

Сейчас я понимаю, что это была кульминация. Сара сильно рисковала.

Я колебался.

— Не думаю, что тебе это пойдет на пользу, — продолжала она ласково. — Элла была плоха перед смертью, она почти бредила. Не стоит помнить ее такой. — Сара взглянула мне в глаза, и просьба растаяла у меня на губах. — Я знаю, как нужно поступить с письмом. — И разорвала его — медленно, тщательно — на мелкие кусочки. Мы следили, как они упорхнули вниз, в море.

— Пойдем домой, — сказала она, беря меня под руку.

Я мало что могу добавить к сказанному: Сара вчера расставила все точки над «i» с леденящим душу самолюбованием. После поминальной службы гроб с телом жены на моих глазах и в присутствии рыдающих членов семьи торжественно поместят в фамильный склеп. И все будет кончено. Есть в этом обряде что-то пронзительно-трогательное. Как и в том, что, когда я умру, мы все втроем будем лежать рядом, соединившись наконец: Элла, Сара и я — в освинцованных гробах, в гармонии разложения.

В моем возрасте такие мысли доставляют удовольствие.

Тогда ничто уже не будет напоминать о трагедии, исковеркавшей наши жизни, не останется даже намеков на отношения, связывавшие нас в действительности. Ну разве что несколько забытых статей в старых, рассыпающихся газетах. Так и надо. Адель не должна узнать о том, что сделала ее мать, и она никогда этого не узнает. Пусть лучше она печалится при мысли, что Сара покончила с собой, что она была вовсе не такой уравновешенной, какой казалась. Правда разрушит душу Адель, и тогда наша трагедия — та, что касается лишь меня, Эллы и Сары, — обременит следующие поколения, а там ей не место.

Притворство, лежавшее в основе Сариной жизни, отныне послужит и мне.

Вчера я все проделал очень тщательно. Полиция меня ни за что не заподозрит — говорю это без всякой похвальбы. Улики подведут следователя к заключению о самоубийстве: пистолет вследствие трупного окоченения намертво зажат в руке Сары, на нем отпечатки только ее пальцев. Земное правосудие и его жалкие служители до меня не доберутся. Им не удалось установить правду в те давние времена, а теперь у них и вовсе нет шансов. Я в одиночестве, беспрепятственно отправлюсь дальше по недолгому уже пути, чтобы предстать перед высшим судом — судом смерти.

Однако не буду забегать вперед.

Мне осталось пересказать события последней недели. Перебирая их у себя в голове, я поражаюсь иронии судьбы: я мог бы так и не узнать правду, если б Сара меньше беспокоилась о подготовке празднования моего дня рождения. Ее подвела собственная заботливость.

Уже несколько недель я знал: что-то затевается. А я разборчив в отношении приглашенных — не терплю, когда среди них оказываются арендаторы или кое-кто из раболепно-любезных друзей Сары. Поэтому вполне естественно, что мне пришло в голову ознакомиться со списком гостей, чтобы после хотя бы намеком обозначить свои пожелания. Сара в таких вещах всегда была сговорчивой, это являлось частью ее гениальной тактики — легко уступать в мелочах.

Я решил покопаться в письменном столе жены и выбрал для этого понедельник: ее не было дома, она наблюдала за установкой телефона в билетной кассе. В этом-то письменном столе я и наткнулся совершенно случайно на потайной ящичек, маленький, незаметный среди резного орнамента стола, открывающийся при помощи секретной пружины, где она хранила ключ все эти годы.

Это был необычный ключ: большой, тяжелый, старинной формы, но при этом явно не так давно изготовленный из блестящей стали. Я задумчиво вертел ключ в руках, спрашивая себя, почему он лежит в столе и какую комнату открывает. Мне показалось странным, что жена спрятала ключ в потайном ящике, к тому же я заинтересовался: кто и зачем заказал этот дубликат? На нем стояло клеймо одной из лондонских мастерских, хотя все ключи в замке на протяжении вот уже нескольких веков делает одна и та же фирма, находящаяся в Пензансе.