Ричард Мейсон - Тонущие

Камилла двинулась прямо к хозяевам, руки ее вспорхнули в приветственном жесте. Я потащился следом за ней и заметил, что разговоры смолкли.

— Леди Харкорт… — произнесла Камилла, обнимая высокую, угловатую женщину с рыжими волосами, стянутыми вверх и уложенными на голове в форме сложных колец и завитков. — Как чудесно видеть вас.

В ответ Памела Харкорт с протяжным бостонским выговором поведала Камилле, какой та совершила изумительный поступок, явившись на прием. У Александра Харкорта лицо и волосы были того же оттенка, что и у дочери, однако его светлая шевелюра уже начала редеть, а щеки выглядели не столько розовыми, сколько пунцовыми. Глаза у него были голубыми, подобно Сариным, но сияли, как у Эллы, двигался он уверенно, как это свойственно красивым мужчинам, чья красота всеми безоговорочно признана. Крупные кисти рук, широкие плечи, открытая манера общения. Он мне понравился.

— Ну, вот и они, — сказал он, любезно кивнув мне, и проследовал мимо, к дверям гостиной.

Леди Памела, очень прямая, в зеленом платье, которое ей не шло, тоже двинулась навстречу падчерице, чтобы поприветствовать ее.

— Ты чудесно выглядишь! — С этими словами она поцеловала Эллу в щеку.

Может, Элла и выглядела чудесно, но мне так не показалось. В старомодном платье с высоким кружевным воротником, она походила на куклу Эдвардианской эпохи, и движения ее были столь же деревянными, неестественными, чопорными. Меня она как будто не замечала.

Камилла, как всегда, оказалась первой в импровизированной очереди из желающих поздравить обрученных, выстроившейся в комнате. Стэнхоуп, в темном костюме, с очень ровным пробором в волосах, стоял позади Эллы и, светясь от удовольствия, наблюдал, как его приятельница заключает в объятия его невесту. Камилла с неохотой разжала руки, и Чарльз с Эллой двинулись дальше вдоль очереди, принимая поздравления от родителей и друзей, а я в числе прочих присутствующих дожидался, пока они не дойдут до меня.

Элла заметила меня, когда между нами оставалось три человека. Она в этот миг церемонно целовала Сару в обе щеки, и глаза ее, скользнув дальше по веренице гостей, остановились на мне. Она тут же отвела взгляд, а я втайне восторжествовал.

— Не знала, что вы придете, — проговорила она, когда очередь дошла до меня, и протянула руку для поцелуя, вместо того чтобы подставить щеку.

— Меня пригласила Камилла… К тому же я еще не имел возможности вас поздравить.

Она коротко взглянула на меня, скорее смущенно, чем враждебно, и двинулась дальше.

Стэнхоуп, поравнявшись со мной, поприветствовал меня, словно старого друга.

— Так это и есть та самая чудесная девушка, о которой я не должен был никому рассказывать? — спросил я с улыбкой.

— Именно она, — ответил он, глядя в дальний конец очереди, туда, где находилась Элла. — И она действительно чудесная, разве не так?

— Мои поздравления.

Он проследовал дальше.

Прием шел своим чередом. Ленч был накрыт на длинном столе, сверкавшем серебряными приборами, в столовой — великолепной комнате с красными обоями, большой люстрой и окнами, выходящими в сад. За окнами шел дождь.

Я сидел между Камиллой и Сарой, напротив девушки с виллой в Биаррице. Еда, как и предсказывала Камилла, оказалась превосходной, да и вино было недурным. Розы, стоявшие в вазах, наполняли комнату благоуханием. Я случайно уловил обрывочные фразы Эллы, оказавшейся в соблазнительной близости от меня: между нами сидело всего три гостя.

Но по мере того как ленч продолжался, я все лучше слышал разговоры и понимал, что каждая фраза, доносившаяся до меня, стоит ровно на предназначенном ей месте: моя любовь говорила с той бездумной и хорошо отработанной небрежностью, о которой столь неодобрительно отзывалась всего несколько недель назад. Она очень мило благодарила гостей за подарки; как и положено, скрытничала по поводу свадебного платья. И никак я не мог разглядеть в ней ни единой черты той женщины с суровым лицом, что говорила со мной об океане на темной лестнице дома Бодменов. Это превращение привело меня в ярость. Элла как будто решила плыть по течению, вместо того чтобы сопротивляться ему, и плыла она с изысканным изяществом, которое напоминало манеру поведения Стэнхоупа и точно так же мне не нравилось.

И все-таки я не отчаивался. Какие-то модуляции в этой светской болтовне навевали воспоминания о том голосе, что я слышал в парке и в комнатке с книжными полками. Я снова улавливал то же смятение, ту же искренность, с какой Элла восставала против сил, которые… как она выразилась? «Тянули ее на дно». И утянутая на дно Элла решила утонуть с достоинством.