Мириам Дубини - Вам сообщение

Вот именно.

Грета залпом допила кофе, уставив глаза в часы, висевшие на стене кухни. Циферблатом было яблоко, нарисованное на дереве, а стрелками — две отъевшиеся гусеницы. Остатки ее детской, которые Серена Бианки не пожелала выбросить. Желтая гусеница показывала двенадцать, фиолетовая — семь. Пора было выдвигаться.

— Ты в школу?

— Нет, на море.

— Везет тебе.

Грета решила оставить это подобие шутки без ответа. Переместив металлический браслет с руки на лодыжку, она закрепила им на икре обтрепанный край брючины. Потом взяла велосипедную цепь и надела ее через плечо, словно воин портупею шпаги. Подняла Мерлина и быстрыми шагами направилась к двери. Мать, оценив результат с эстетической точки зрения, смиренно покачала головой и сосредоточилась на остатках завтрака.

— Грета…

— Да, Серена?

— Я сегодня вернусь рано. Мы можем поужинать вместе. Куплю что-нибудь вкусное и…

— Брось. Я вчера купила. В холодильнике всего полно.

Серена открыла холодильник и осмотрела покупки, сделанные дочерью. Не густо.

— Тебе не хочется чего-нибудь особенного? — спросила она. — Может, что-нибудь сладкое?

Понятно: сегодня был один из тех дней, когда мама проснулась в хорошем настроении. По причинам, которых Грета никогда не понимала, это случалось редко и проходило быстро. Наверное, стоило ловить момент.

— Окэ.

— О’кей? Чего бы ты хотела? — обрадовалась мама.

Но в ответ услышала только звук закрывшейся входной двери.

Юбка, ободок, блузка, рукава с буфами и парусиновые балетки с бантиками. Грета смотрела, как Лючия Де Мартино подпрыгивает по ступенькам школьной лестницы, и думала, что ее мать была бы самой счастливой женщиной в мире, имей она такую дочку. Мягкие щеки, словно созданные для улыбки, большие глаза, блестящие и темные, коса курчавых черных волос и ворох юбок в шкафу. Вот идеальная дочь для любой матери. Даже училка Моретти, единодушно признанная самой жестокой женщиной на планете Земля, питала к ней слабость. Когда Лючия входила в класс, у Моретти менялось выражение лица. Обычно застывшее в ехидной гримасе, оно вдруг озарялось каким-то человеческим светом. По школе ходил упорный слух, что Моретти подправила себе рот и хирург переусердствовал с силиконом, сделав из ее губ пару сарделек. Разумеется, никто никогда даже не думал спросить ее об этом напрямую, а сама Моретти не подтверждала, но и не опровергала этих сплетен. Она ограничивалась тем, что выказывала унылую досаду на лице и ходила с видом дивы на красной дорожке в ночь «Оскаров», забыв, что она не в кинотеатре «Кодак» в Лос-Анджелесе, а в обшарпанном классе третьего «Е». Иногда Грета восхищалась ее способностью абстрагироваться от убогой школьной обстановки, но не сегодня. Сегодня она ее ненавидела, и все.

— Грета Бианки, к доске — отчеканили сардельки Моретти.

Грета разработала особую тактику реагирования на вызовы к доске: не реагировать на них. Она сидела, как припаянная к своей парте, прижав ноги к ножкам стула, чтобы не поддаться искушению встать и испытать судьбу. Жизнь никогда не преподносила ей приятных сюрпризов, и она давно перестала верить в счастливый случай.

— Если ты не пойдешь к доске, я буду вынуждена поставить тебе плохую оценку.

С другими эта угроза срабатывала. Коварная Моретти давала тебе повод надеяться, что, если у тебя хватит смелости просто выйти к доске, она поставит тебе приличную отметку, не отличную, конечно, но, в общем, недалекую от удовлетворительной. Но Грета знала, что это ловушка. Она не готовилась к уроку и была способна только на немую сцену. А ее можно было играть и прижавшись к стулу.

— Только один вопрос, хорошо?

Сардельки задвигались, как змеи под дудку заклинателя.

Держись, Грета.

— Что-нибудь совсем простенькое, идет?

Держись. Сейчас она отстанет.

— Какое событие стало поводом к Первой мировой войне?

Сейчас она поставит тебе ноль и отстанет.

— Отказываясь отвечать на вопросы, ты вынуждаешь меня поставить тебе ноль. Это не прихоть — это математика.

Ну вот, Моретти почти закончила. Сейчас она снимет с ручки колпачок со скорбным видом человека, который очень не хочет делать то, что делает, но у него нет выбора и, в конце концов, все происходит для твоего же блага. Потом она выведет напротив фамилии Бианки очередной ноль, круглый и совершенный знак, напоминающий петлю для приговоренного… И тут экзекуцию неожиданно прервали.

Точнее, прервала. Девочка по имени Эмма. Она возникла на пороге класса, обрамленная дверным проемом, точно Венера в картинной раме. Тонкие руки, кожа цвета бледной луны, длинные медные волосы, рассыпавшиеся тонкими прядями по легкому и очень короткому платью, которое казалось нарисованным акварелью на совершенном теле.