Мириам Дубини - Вам сообщение

И она вышла из элегантного салона Эммы Килдэр, хлопнув дверью.

— Что на нее опять нашло? Все так хорошо складывалось…

Эмма смотрела на Лючию невидящими глазами, думая о том, что она только что прочитала.

— Я не сделала ничего плохого, я только увидела блокнот и…

— …и взяла его.

Лючия кивнула, вдруг почувствовав себя виноватой:

— Я поступила плохо, да?

Подруга пожала плечами:

— Не знаю.

Лючия не ожидала такого. Во всяком случае, не от Эммы. Эмма всегда все знала, у нее всегда был какой-нибудь план или, по крайней мере, блестящий ответ на любой вопрос.

— И что мне теперь делать?

— Не знаю.

Грета остановилась перед мастерской, задыхаясь от гнева. Она жала на педали как сумасшедшая: в рюкзаке — дневник Ансельмо и ворох путаных мыслей в голове. Она надеялась, что он не успел заметить пропажу. В любом случае, ему нельзя рассказывать ни о Лючии, ни о том, что они узнали. Она просто сунет дневник под подушку протертого дивана в том самом месте, откуда его украли. Так Ансельмо будет думать, что блокнот случайно выскользнул из сумки, и все будет как прежде. Но войдя в мастерскую, она поняла, что как прежде уже ничего не будет.

Ее встретили необычная тишина и расстроенное лицо Ансельмо. Вокруг царил хаос. По полу, покрытому пятнами краски и обломками стекла, были разбросаны инструменты и покореженные велосипеды. Железная полка опрокинута, а кожаный диван, в котором Грета хотела спрятать дневник, разломан на части. На подушках, разодранных ножом, покоились молчаливые останки радиоприемника.

— Что здесь произошло?

— Здесь кто-то был ночью.

Она догадалась кто:

— Те парни, да?

Ансельмо не ответил. Он все смотрел на надпись на стене. В спешке нарисованные буквы выкрикивали оскорбление: «Подкидыш».

— Вот гады! — зарычала Грета. — Они за это заплатят. Пойдем. Я знаю, где их искать.

Она схватила свой велосипед и ждала, когда Ансельмо сделает то же самое. Но он не двигался с места:

— Нет.

— Нет да. Если мы этого не сделаем, они вернутся. Будь уверен.

— Отец уже пошел в полицию писать заявление.

— Это бесполезно. Если ты сам себя не защитишь, тебя никто не защитит. Во всяком случае, здесь. Это жизнь.

Молчание.

— Ансельмо, послушай меня, — сказала Грета, подойдя ближе. — Я знаю этих ребят с детства. Один из них живет на последнем этаже. Я помню его детские игры: он бросал камни с балкона в полицейские машины. Один раз он нашел сломанный телевизор. Так он и его скинул с балкона. Он чуть не убил двух человек. Полиция ничего не сделала. Ты не должен позволить этим людям разрушить мастерскую.

Грета была вне себя. Мастерская успела стать для нее прибежищем. Тихой гаванью в районе, который она всегда ненавидела.

— Ты должен заставить себя уважать. Если ты их сейчас не остановишь, они придут снова. Они не остановятся на сломанных велосипедах и лживых надписях на стенах.

— Это не ложь, это правда, Грета. А теперь успокойся.

Он сказал это без злости. Скорее с какой-то странной тихой нежностью, от которой она позабыла все слова.

— Я не знаю, кто мои родители. Гвидо — мой приемный отец. Я понимаю, что это похоже на плохое кино, но кто-то оставил меня совсем маленьким на пороге его дома вместе с мужской шляпой и листом бумаги, на котором было написано мое имя. И этот кто-то исчез навеки.

Грета смотрела на него словно онемев. Потом приставила Мерлина к стене и рухнула на обломки дивана:

— Прости. Я… прости меня. Я не знала.

Ансельмо опустился на выпотрошенные подушки, и они тихо сидели рядом на бывшем кожаном диване, на который упали почти одновременно. Упали вместе.

Падать вместе. Совпадать. Красивое старое слово. Оно проделало долгий путь, но не устало. Оно хранит тайну вечного обновления. Тайну изменения, совпадения. Совпадения происходят случайно. Происходят — и все, бесполезно спрашивать, как и почему. Ты просто падаешь в пустоту и чувствуешь рядом чье-то дыхание. И понимаешь, что оно тебе знакомо. Грета вдохнула его запах. Запах ветра и дороги. Потом закрыла глаза и сказала в темноту:

— Мой отец тоже ушел. Еще до того, как я родилась. И больше не вернулся.

Когда она открыла глаза, ее рука была в руке Ансельмо, и он тянул ее с разбитого дивана:

— Пойдем.

В дальнем углу мастерской стояли две жестяные банки с белой краской и две большие кисточки.

— Хочешь мне помочь?

— Да, — улыбнулась Грета.

Они открыли банки, утопили кисточки в белой краске и замазали отвратительную надпись, вернув стене ослепительную чистоту.