Карл-Йоганн Вальгрен - Водяной

Мы промыли рану в щеке, я осторожно срезала ножом почерневшие края и обработала аптекарским спиртом и мазью. Томми сказал, что надо остановить гниение, иначе оно распространится дальше.

Было очень странно дотрагиваться до его тела. Грубая кожа, как у кита или дельфина. Мощные, упругие мускулы — настоящий зверь и в то же время человек… Он позволил нам до него дотрагиваться, мне казалось это высшей милостью. Пока мы с ним возились, он был с нами, мы слышали… я даже не знаю, как объяснить, мы слышали какую-то мелодию… даже не слышали, а ощущали — прекрасную мелодию, полную благодарности и покоя, он словно впустил нас в свой внутренний мир и все время убеждал, что он нам верит, чтобы мы его не боялись. Он старался понять, где находится, в какой странный и жуткий мир попал, и будто спрашивал, как ему вернуться назад, в свою привычную, темную и влажную стихию. Иногда поток мыслей прерывался, он впадал в забытье, и только изредка огромное тело его вздрагивало — так вздрагивают дети во сне.

Он приоткрыл рот и высунул язык — захотел пить, и мы направили струйку воды из шланга ему в рот, но, когда Томми принес из кухни рыбу, водяной отвернулся. Я слишком слаб, услышали мы.

Я вышла пописать и задумалась. Что делать дальше? Раньше я почему-то не думала об этом — главное было проникнуть на звероферму и попытаться помочь водяному. Со временем мы обязательно выведем его отсюда, но пока это невозможно, он сам сказал, что слишком слаб, и потом, нам нужен инструмент, чтобы снять наручники, открыть замок на цепи… а как мы его перенесем? И куда?

Я задела драпировку душевой кабины, она сорвалась с крючков и упала. Там лежали сложенные штабелем блоки сигарет — наверное, несколько сотен. Датское производство — «Сесил» и «Принс». Такой товар легко грузить с одного баркаса на другой в открытом море, где тебя никто не видит…

Когда я вернулась, Томми обрабатывал руки. Нейлоновая леска прорезала кожу. Он накладывал один компресс за другим.

— Не понимаю, — пробурчал он. — Почему они его до сих пор не убили?

— Им нравится его мучить.

— А может, ждут, что он сам помрет. А он отказывается умирать… не хочет.

Водяной повернулся немного. Глаза по-прежнему были закрыты. Он так ни разу на нас и не посмотрел. Жар, по-моему, усилился. Он то и дело впадал в забытье, и тогда к нему приходили видения. Мы тоже их видели, но не могли истолковать: темная морская пучина, мощные подводные течения, вода, вода, какие-то огромные тени… а потом он снова приходил в сознание, и в этом зыбком полусне посылал нам свои мысли. Подтверждал, что мы все делаем правильно, а может, разговаривал сам с собой, уговаривал себя, что он нас не боится.

— Там, в душевой, полным-полно сигаретных блоков, — сказала я как бы между делом. — Датские.

Томми не ответил.

— Твой брат перетащил их сюда из рыбарни, да? После того, как я там побывала? Конечно, баркас был набит этими сигаретами, когда они вернулись из Анхольта. Поэтому они и не избавились от водяного сразу. Им было некогда. Надо было как можно быстрее попасть домой, уйти от таможенников.

— Ты их не видела, Нелла. Забудь.

Томми прав. Какое мне дело? Чем меньше я знаю о вещах, не имеющих ко мне никакого отношения, тем лучше.

Я вынула из ящика чистую салфетку, смочила водой и осторожно протерла водяному глаза. Веки слегка дрогнули, но не открылись. Он по-прежнему дрейфовал между сном и явью, но в конце концов мы заметили какие-то изменения. Он как бы сосредоточился, напряг все свои чувства. И вдруг…

Как будто зажгли лампу — он пришел в себя буквально за долю секунды. Очень спокойно посмотрел на нас — сначала на Томми, потом перевел взгляд на меня, словно хотел запомнить наши лица. Его огромные черные глаза выражали что-то вроде удивления. И еще более внятно, чем раньше, он спрашивал нас, сможем ли мы помочь ему вернуться туда, где он и должен быть. Он тосковал по морю и боялся, что никогда его не увидит. Море… он не произнес это слово, все было по-другому. Мы просто-напросто его понимали, без слов, и уже начали привыкать к этому языку, даже и не к языку, не знаю, как назвать… к этому чуду понимания. И вдруг… опять же не знаю, как назвать… связь прервалась. Собака залаяла сильнее, и мы услышали, как на ферму въехал автомобиль. Въехал и остановился.

Мы покидали лекарства в ящик, взлетели на антресоль и спрятались за мешками с кормом.

Голоса доносились со двора. Собака по-прежнему лаяла, и, что странно, я почти не чувствовала страха. Мы успели немного прибраться и погасить свет в кухне, ящик с медикаментами поставили назад в шкаф.