Михаил Чулаки - Большой футбол Господень

Но горбоносый абориген и не думал ни о каких шашнях.

Это был обыкновенный наркоман, которых здесь много. Жалкая порода. Если бы Господствующее Божество любило людей, как они желают верить, Оно бы заботливо истребляло наркоманов ради здоровья населения. А Оно ничуть им не мешает, зато позволяет хорошим людям то и дело умирать от раков и инфарктов.

– Отслужил? – кивнул он на камуфляж.

– Ну!

– ВыВа?

Клава знала от брата, что так сокращают нелюбимые в Чечне внутренние войска.

– ПэПэГэ.

Передвижной полевой госпиталь – самая безопасная часть.

А то назовешься сапером – позовут разминировать.

– Медбрат что ли?

– Ну!

– В веняк попадаешь?

– Без вопроса.

Клава закончила сестринские курсы.

– Тут другу ширануться надо. Но веняки – ни к черту. Вмажешь?

– Ну! Баян-то есть?

– Спрашиваешь!

Друг лежал в сарае, пристроенном к белой хатке. Взглянув на вошедших, он только заскрипел зубами. Очень громко заскрипел – Клава до сих пор думала, что «скрипеть зубами» – переносный образ вроде «большого сердца», но лежащий скрипел натурально – как вилкой по стеклу. Ясное дело – дядя в глубокой ломке.

Клава откинула прикрывавшую ломщика рвань. Кости выпирали из дистрофика во все стороны, растягивая сухую кожу, плотно покрытую татуировками. Вену и так трудно найти на последних остатках тела, а тут ещё эта лагерная графика маскирует. Но надо – чтобы зауважали эти подонки, познакомили с подонками следующими.

Руки она и смотреть не стала, попробовала ударами пальцев взбить вены на синем бедре – но тоже сплошь рубцы.

Тогда она вспомнила наставления старой медсестры, ещё фронтовой, учившей на курсах молодых девчонок: «Последняя вена всегда на главном члене!» – и решительно сдернув вонючие трусы, протянула не глядя руку:

– Ну? Давай баян!

Заряженный шприц уже ждал.

Даже на жалком сморщенном воспоминании о былом мужчине синел наколотый узор, тьфу ты, Господи!

– У-уй! – взвизгнул было ломщик. И затих.

Содержимое шприца убывало, и на последней трети лежащий забормотал – всё быстрее, громче, блаженнее:

– Приход!.. Пошёл приход!

– Спе-ец! – оценил знакомец с привокзальной площади.

Может ли Господствующее Божество всмотреться в мир как в зеркало? Отражено ли Оно в мириадах мелких планетян?

Нет-нет! Своим отражением Оно может признать разве что прекрасную природу. А там, где разумники всех миров множат глупости и злодейства по своему скудному разумению, – Оно отходит. И умывает руки, как принято выражаться для наглядности. Отмывает всего Себя от скверны человеческой.

И одуряться до скотства Оно их не учило, и не могли они взять с Него пример, потому что Оно не знает одури – сами нашли эту грязь, сами полезли – тоже такая игра на взаимное умопомрачение.

Признаться Себе Оно вынуждено в одном: Оно не понимает совершенно искренне, как можно добровольно отказываться от разума – ведь это то же самое, как добровольно отказаться, например, от зрения, заявить, что слепота – куда приятнее.

Живут существа в созданной Им Вселенной – и Оно не понимает их порочных страстей. Странно.

Кавказского вида наркоманы оказались русскими – представились казаками. Хотя ещё в поезде Клава слышала, что казаки такую отраву не одобряют: им бы в достатке чихирь да табак.

Клава хотела было порасспросить про переходы на чеченскую сторону, но очень вовремя заговорил сам спасенный ею ломщик Гриня – так он представлялся.

– Ахмед будет с товаром. Ты не трепанись, что медбрат – утащат как овцу. Им ваш брат нужен. А прознает, что веняк щупаешь – без разговора.

Вот это был путь: пусть чеченцы утащат её сами! Тогда никаких подозрений: зачем пришел, чего ищешь?

Ахмед явился под вечер. Совсем не чеченец по виду. Лицо круглое, нос ничуть не орлиный. Маленький и лысый. На Клаву, называемую Кириллом, уставился подозрительно.

– Нищак, – успокоил Гриня. – Наш кореш.

– Ширяешься? – прямо спросил Ахмед.

Очень логичный вопрос: кореш такого Грини обязан сидеть на игле. И вообще, наркоманы люди надёжные, в КГБ не служат. В ФСБ – тоже. А у Клавы-Кирилла на лице написано незнание порока.

– Ширяю на заказ, – навела его Клава на нужные мысли. – Если трудный случай.

– Медбрат? – догадался Ахмед. – Хороший человек. Нужный.

И замолчал.

Гриня в отчаянии сигналил глазами – ярче чем светофором: «Зачем объявился?!» Но Клава смотрела безмятежно, будто не понимала.