Вячеслав Лейкин - Нет счастья в жизни

В. А. Господь с вами, что за нелепые фантазии. Ни в чем я не задействован, никакого климата не устанавливаю и намерения такого не имею. Я пишу стихи, просто пишу стихи, не мне судить об их достоинствах, но именно за них я готов нести некоторую ответственность, и то перед людьми, мнение которых уважаю, а таких совсем немного.

М. Ж. То есть вполне усилившееся в последние годы – как бы это определить? – скажем так: повреждение общественных нравов оставляет вас равнодушным? И вашу музу тоже?

В. А. Понимаете – сейчас я буду говорить не столько о себе, сколько об обозначенном предмете, – понимаете, поэт по сути своей небожитель, он воспевает, или отражает, или как угодно еще – не общественные нравы, он мировой гармонией занят. Если это Поэт, а не рукосуй типа какого-нибудь Пригова.

М. Ж. Вы меня простите, но все это – мировая гармония, музыка сфер – все это, как мне кажется, довольно пустые, хотя и устойчивые словосочетания. Нету этого. Есть люди, судьбы, неустройства этих судеб, есть печаль, радость, любовь, наконец. И есть обо всем этом стихи.

В. А. Всё так и не так. Мой бесхитростный, но долгосрочный опыт свидетельствует: стих возникает по наитию, а не от самоустановки. Дай, мол, напишу, как от Петрова коза ушла. Или жена. И как он по этому поводу казнится. Или веселится. Вдруг происходит нечто, некий трепет, некоторая мозговая почесуха, она постепенно оформляется, и возникает именно что стих, ну да, про то, как кто-то от кого-то ушел, но этот кто-то со своей козой…

М. Ж. Или женой…

В. А. Да, или с женой, просто под руку попался, и эта злосчастная история всего лишь повод, чтобы поэт нелишний раз поговорил о несовершенстве пресловутой гармонии.

М. Ж. Как у вас все это, однако… Надеюсь, вы заметили, что я вас не спрашивала про вашу жизненную стезю, про ваши вкусы и пристрастия, про все то, что еще Кундера, кажется, обозначил «невыносимой легкостью бытия»…

В. А. Заметил. И весьма вам за это благодарен.

М. Ж. В таком случае интервью наше закончилось. Мое бранье, ваше даванье…

В. А. Но мы-то с вами продолжаемся.

М. Ж. Как раз по этому поводу я и хочу сделать вам некоторое предложение. Вы уж простите мою неукротимую навязчивость, но вызвана она чувством весьма естественным.

В. А. Любопытством?

М. Ж. Еще более естественным. Я хочу предложить вам посетить одну замечательную кафешку. Там мы и продолжим наши разговоры о мировой гармонии, без которых как-то уже и неуютно.

В. А. К вашим услугам со всеми привходящими и вытекающими.

М. Ж. Вот и замечательно!

Свидетельства, догадки, извлечения, сопоставления, слухи, комментарии и прочие издержки бесконечного и чаще всего бесполезного процесса самоидентификации. (1990–2012 годы)

Когда в угождение мигу

Я след в небылое торил,

Амбарную пухлую книгу

Мне мастер один подарил.

«Покуда понты не провисли,

Покуда не маешь стыда,

Амбарные пухлые мысли

Записывать будешь туда,

Черпая пообочь и свыше,

Святой имитируя зуд,

Покуда амбарные мыши

Останки твои не сгрызут».

Изрек и с ужимкою важной

Обрек на две сотни страниц…

А я перед толщей бумажной

Едва ли не ползаю ниц.

Так время меня воспитало

В забавах божбы и вражды,

Что нет мне верней капитала

И нет постоянней нужды.

И вот в угождение игу

Сожитий, сопитий и лиц,

Я стал заполнять эту книгу,

Мгновеньям устраивать блиц.

Темны оказались и дерзки,

Хоть прочих иных не новей,

Свидетельства, знаки, издержки

Подопытной жизни моей.

Скудея в сличеньях случайных,

Тасую сей список пустой,

Но строк не смываю печальных,

«Позорных», – сказал бы Толстой.

В общении с крупным человеком раздражает чувство как бы заданной неловкости: какое бы ты ни выбрал для себя направление в поведении, в разговоре, ты все равно будешь чувствовать себя существом суетливым и незначительным.

Приказано быть свободным,

Велено быть счастливым…

Барышня-битломанка, заполняя очередную анкету, в графе «пол» машинально написала: «Маккартни».

В отношениях с женщиной всегда старался быть мужчиной и от этого выглядел дураком.

Саша Л. (8 лет). Дедушка, а бывает удивительный знак?

Дед. Не понял.

Саша. Это как вопросительный. Или восклицательный. Но только после удивления ставится.