Ольга Лукас - Бульон терзаний

Владимир вернулся в коридор, спустился на первый этаж, выбежал на улицу, добрался до угла, остановился. Тут можно отдышаться, постоять, осознать случившееся – без помех. Никого видеть не хочется – коллег в особенности. Предатели! Какие же все предатели! Репетировали с новеньким, и хоть бы одна сволочь позвонила, предупредила. Он бы не выглядел так глупо во время разговора с Капитаном. А, впрочем, видал его Капитан и в более глупых ситуациях.

Но, батюшки, как роль-то жалко! «Зойкина» – главный спектакль Среднего Камерного, на который толпами продолжают идти зрители. И вот именно из него Владимира и вышибли! Ну не вышибли еще, а пока только перевели во второй состав: и то утешение. Когда у Бурцева будут неотложные съемки, вспомнят Виленина, позвонят ему – и он прибежит. Прибежит ведь? Без сомнения. Одно хорошо: Елена не сможет быть на спектакле в среду. Невозможно сказать ей правду, пришлось бы выкручиваться, врать, приукрашивать действительность.

Все, хватит себя жалеть. Пора идти отсюда. Шаг за шагом – к машине. Домой – на тихой скорости. Там – привести в порядок гараж.

Вот шаг, вот еще шаг, и еще. Поворот за угол. А за углом ржавая дверь, обычно закрытая, – отдельный вход в «Трюм». На этот раз она распахнута: заходите, гости. Владимир, сам не зная зачем, решил зайти. Спустился вниз на пять ступенек. Ни вахтера, никого. Вверх, в темноту, уходит шаткая винтовая лестница. Туда идти не надо, лучше – вперед, на свет. Вот тут, видно, будет гардероб. Пока же стоят ничем не огороженные вешалки, на них висит одежда, какие-то сумки, шапки.

Под потолком гудела одинокая лампа дневного света, остальные были потушены. Владимир двигался вперед, как разведчик. Останавливался, прислушивался. Где-то совсем рядом шла репетиция: голоса, обрывки музыки, снова голоса. Надо же, какой огромный подвал под зданием театра – и сколько лет простаивал! Прислушиваясь к голосам и музыке, Владимир прошел еще немного вперед почти в полной темноте, до поворота, освещенного голой электрической лампочкой, торчащей из стены. Поднялся на три ступени вверх, миновал узкий тамбур – и без подготовки очутился в зрительном зале. Два, четыре, шесть… всего шестнадцать рядов. Внизу, прямо на полу – сцена. Не сцена даже – открытое пространство. Репетируют сразу три группы молодых актеров: слева, справа и в центре. Эти уже твердо знают, что играть, те переписывают на ходу, спорят, а тут кто-то засмеялся вдруг, уперев ладони в колени, созвал остальных в кружок, что-то говорит, захлебываясь смехом, те добавляют от себя, слышен высокий девичий голос: «Записывай, записывай давай!» Такая знакомая обстановка. И эти вот, молодые, они тоже думают, что до них театра толком не было. То есть был, конечно, – что-то там лектор в институте бухтел о великих артистах прошлого, но те старики давно умерли, отыграли свои главные роли, превратились в портреты, в мемуары. Пыльные, скучные старцы. Они играли, а надо было – жить на сцене. И вот эти, новые, воображают, что первыми совершили грандиозное открытие.

Все пока еще вместе, нет разделения на гениев и середняков, каждый, даже если роль его состоит только в том, чтобы сказать пару слов или просто пройти через сцену, каждый – прима.

Никто еще не застыл в одном каком-нибудь амплуа, никто не пытается соответствовать ожиданиям, они играют – играючи.

В первом ряду Владимир заприметил Варвару из основной труппы. Она не задействована в «Зойкиной», ее вообще давно не было видно в театре, значит, лично она Владимира не предавала.

Он хотел тихонько спуститься к ней, но она обернулась, почувствовав его взгляд, заулыбалась, легко поднялась с места и сама к нему подошла.

«Выйдем», – одними губами сказала Варвара и уверенно повела его за собой. Вверх, к выходу из зрительного зала, сквозь узенький тамбур, вниз по ступенькам, под свет одинокой электрической лампы, в темноту, все вперед – и так до гардероба.

– Вот, тут хоть можно нормально говорить. Ненавижу шептать! – сказала Варвара, и эхо вторило ее словам. – Рада тебя видеть, Виленчик. Без бороды лучше выглядишь.

– Я тоже тебе рад. Что, помогаешь молодым ставить спектакль? – поинтересовался Владимир.

– Сами ставят. У них одних режиссеров три штуки: одна девчонка делает «Вия», парнишка – «Утопленницу», а самый главный, тот, который постарше немного, – «Сорочинскую ярмарку».

Владимир припомнил три группы репетирующих.

– Значит, ставят – тоже студенты? Я думал, кто-то из старших за ними приглядывает. А ты, выходит, советы даешь?