Алексей Ручий - Живодерня

Я смотрю вокруг. Люди тоже пьют, какие-то студенты шумно что-то отмечают. В углу сидит спившийся человек с почерневшим лицом, дрожащими руками он подносит рюмку ко рту. Еще один одинокий пьяница. Еще один одинокий человек.

Вскоре мы набираемся, и Владимир зовет меня на улицу. Пошатываясь, мы выходим из бара. Дождь, слава богу, кончился, но над ржавыми крышами по-прежнему висят плотные тучи, похожие местами на разодранную стекловату.

Владимир предлагает пойти погулять по крышам, тут неподалеку он знает отличное место, откуда открывается прекрасный вид на город. Что ж, может, это и не совсем плохая идея. В моем-то состоянии…

Мы берем еще четыре бутылки дешевого вина и, пройдя пару кварталов, сворачиваем в двор-колодец. Заходим в парадную, как и всё в этом городе пропахшую блевотиной и экскрементами, поднимаемся наверх по лестнице, потому что лифт не работает. Ни одной лампочки не горит. Люди живут в темноте. Во всех планах.

Мы залазим на чердак через люк со сбитым замком, а затем и на крышу. Небо придвигается, оно похоже на сапог эсэсовца, готовый раздавить, втоптать в грязь белорусского мальчишку.

Открываем вино и пьем. Город внизу похож на только что искупанного котенка. Такой же мокрый и продрогший.

- Знаешь, еще один признак приближения гибели мира – это отчужденность людей. Обществом правит энтропия, оно распадается на мелкие части, которые вскоре канут в небытие. – Говорит Владимир, глотая из бутылки и морщась. – Всем насрать друг на друга. Всем и каждому. Им даже насрать на себя. Мы не сдвигаемся с места, мы тупо ждем цунами и уже видим первый вал: еще довольно спокойный, но, тем не менее, настырно накатывающий, и каждую секунду готовый превратиться в волну, которая подомнет под себя все. Любви нет. Да и не может быть в мире денег и чистогана. Так что не парься, приятель…

Возможно, он и прав. За разговорами проходит ночь. Под утро начинает накрапывать мелкий дождичек.

Я смотрю, как в фарватере реки скользит тяжелый сухогруз. С глазами иллюминаторов, полными тоски и одиночества. Владимир прав: мы все сдохнем от этой болезни. От маркесовского одиночества.

Мы спускаемся с крыши. Первые трамваи громыхают сквозь влажную пыль по грязным ржавым рельсам. Они идут кругами, и можно прямо сейчас сесть в один из них и ездить весь день. Думаю, мне это поможет.

Я прощаюсь с Владимиром, говорю ему, что он мне здорово помог. Он отвечает, мол, все это ерунда, приятель, что-то в таком духе. И устремляется к метро, у него сегодня какие-то дела на кафедре. Я не раскрываю зонта, просто иду сквозь эту сырость навстречу трамвайной остановке.

На остановке народу немного, большинство с заспанными лицами. Они ежатся и раскрывают зонты. А мне плевать.

Минут через десять приходит трамвай, и я сажусь в него. Покупаю билет и, заняв место у окна, смотрю на серый город, плывущий мимо. По стеклу ползут крупные капли. В этом году очень дождливый июль.

Это будет крутая вечеринка!

Самая лучшая. Так сказал Макс. А Макс клубится давно. Почти все городские диджеи – его друзья, а девчонки на вечеринках к нему так и липнут. Кстати, именно с Максом Витек впервые закинулся колесом экстази. Это было очень круто. Полный улет!

Поэтому Витек сегодня в приподнятом настроении. Там будут лучшие диджеи, лучшие из лучших. Проходки было не так-то просто достать. К тому же есть немного деньжат, на наркотики и бар хватит. И на презервативы. Нужно только дождаться вечера.

Время – пять, они с Максом договорились встретиться в восемь. Витек валяется на диване и смотрит телевизор, в руке у него банка пива.

По ящику ничего интересного не показывают, все как всегда. Периодически в спокойное русло телевизионных программ волной информационного геноцида вторгается реклама, истошно вопящая о новых и не совсем товарах и брендах, которые, если ей верить, на голову выше всех конкурентов. Стиральные порошки и прокладки.

Витька привлекает только реклама телефона новой модели. Хороший дизайн, очень компактный корпус. Эксклюзивная вещь.

Что тут сказать? Классная трубка, правда, и цена немаленькая, но оно того стоит. Крутая трубка – то же самое, что крутые шмотки или крутая тачка, это определенный статус. Последнему дураку понятно.

В шесть приходит мать. Начинает с порога пилить Витька. За беспорядок в комнате, за пиво, за всякую лажу, короче. Витек нехотя отвечает ей в ответ, стараясь сильно не конфликтовать. Вечно его учат. Надоело. Он уже не маленький.