Алексей Ручий - Живодерня

Включаю телевизор. Пью и смотрю в тупые лица с экрана. Это не мы делаем их, это они делают нас. Уже сделали. Поимели в задницу.

Телевизор быстро надоедает, и я выключаю его. Первая бутылка заканчивается. Я открываю вторую и продолжаю пить. По стенам плывут мутные пятна. Скоро они начнут улыбаться. И это уже точно будут галлюцинации.

Короче, перед вами законченный параноик. Человек, который ненавидит весь мир, потому что боится его. Боится намечать цели и двигаться к ним, боится создавать семью, боится рожать детей среди этой грязи и разврата. Боится остаться один. В особенности, боится остаться без Нее.

В дверь звонят. Я никого не жду и не хочу ее открывать. Но звонят долго и настойчиво.

В итоге я нехотя встаю с табуретки, икая. Иду в прихожую. Из-за двери слышу знакомый голос:

- Открывай, затворник. Я знаю, что ты дома.

Это Владимир, аспирант с философского. Раньше мы были приятелями. Думаю, мы и сейчас приятели. Я открываю ему дверь.

- Бог ты мой, на кого ты похож, Леха! - восклицает он, протягивая мне руку. Я жму ее.

Владимир смотрит в кухню и видит пустые бутылки.

- Бормотухой балуешься? Нехорошо!

Я же просто уставился на него. Я хочу знать, зачем он пришел и чего хочет.

- Давно пьешь? Ладно, вижу, что давно. Облик человеческий совсем потерял. Собирайся.

Я не спрашиваю куда. Я тупо смотрю на него. В голове пустота.

- Говорю же тебе, собирайся! Тебя нужно срочно эвакуировать из этого чистилища. – И он подталкивает меня в комнату.

Я беру со стула джинсы и свитер, в голове все те же вопросы, но я отмахиваюсь от них и в тупом трансе переодеваюсь. Может, оно и к лучшему.

- Херово мне, Вован, может не надо?

- Надо. – И он, открыв входную дверь, выводит меня из квартиры, по дороге прихватывая с вешалки зонт.

Мы выходим из парадной и идем в сторону автобусной остановки. Почти всю дорогу молчим. Дождь нудно молотит по куполу моего зонта.

У остановки лужи и грязь, люди жмутся под навес, но все не помещаются. Автобус долго не хочет приезжать. Владимир что-то говорит, задает мне какие-то вопросы, я плохо слушаю, в основном молчу, лишь изредка отвечая невпопад. Мне реально плохо и я хочу прочь отсюда, хочу забиться в самый дальний угол своей комнаты и там в ужасе умереть.

Я вспоминаю строчку из Крученых: «Уехала! Как молоток влетело в голову отточенное слово…». На этой мысли из-за завесы дождя выезжает автобус, окатывая нас грязью. Кто-то матерится. Они не читают Крученых.

Мы едем через полгорода, в давке, все едут с работы, мокрые, усталые, злые. Я чувствую, что меня сейчас может вывернуть на головы остальных пассажиров. Скорей бы мы уж приехали.

Выходим в центре, и Владимир ведет меня в бар. Это довольно-таки приличное заведение с приятной атмосферой. Мне почему-то становится лучше. Он берет нам по кружке пива и графин водки с закуской.

Я сразу выпиваю водку. Две или три рюмки. Крепкий алкоголь приободряет меня. Потом мы пьем пиво и разговариваем.

- Вот ты сходишь с ума без нее, - говорит Владимир, - но это только потому, что тебе, как любому человеку на этой планете, нужен кто-то или что-то, чем бы ты мог обладать и боялся бы потерять, правильно? Он делает глоток и продолжает – ведь, по сути, ты любишь не конкретного человека, а свою любовь к нему. Да, она красива, умна, что там говорить, она - порядочная женщина. И только. Таких, согласись, много, но ты выбираешь почему-то именно ее. Хотя можешь выбрать и другую, это не важно, в данном случае ты любишь, как я уже сказал, только свою любовь к ней, сечешь? И так происходит с каждым. Мир слишком протух, чтобы в нем могла существовать настоящая любовь. Я если честно…

Я его прерываю. Все это я знаю и сам. Проблема в том, что смириться с одиночеством невозможно. Оно губительно, оно – плесень, которая съела колумбийский поселок Макондо в «Сто лет одиночества» Маркеса. Одиночество заставляет нас искать, находить, а потом страдать.

Конкретный человек с его проблемами, комплексами и заморочками нам, действительно, не нужен, по существу, нас интересует лишь присутствие такого человека рядом – и это уже наши проблемы, комплексы и заморочки. Но, так или иначе, хоть я и понимаю это, без нее я схожу с ума. Она – моя идея-фикс. И ничего тут не попишешь. Лучше уж выпить.

Мы выпиваем весь заказанный алкоголь, и заказываем еще графин водки. Владимир что-то постоянно говорит. Он говорит, что свобода выбора – это как раз тот фактор, который якобы должен спасти нас от одиночества. Но, как и любой из факторов этого прогнившего насквозь мира, он лишен всякой надежды; он – только миф, иллюзия.