Дафна Дю Морье - Полет Сокола

— Обо мне? — спросил Альдо. — Что именно обо мне?

— Что ты не младенец, а само совершенство, — ответил я. — Слушай. Я его тебе прочту, а потом ты его оставишь у себя как память о твоем блестящем прошлом.

Я облокотился о раскрытое окно машины и прочел письмо вслух.

— Трогательно, правда? — сказал я. — Как они гордились тобой.

Он не ответил. Он сидел неподвижно, положив руки на руль и глядя прямо перед собой. Его лицо было безжизненно и очень бледно.

— Покойной ночи, — вдруг отрывисто проговорил он, и, прежде чем я успел ответить, машина рванула вниз по виа Сан Микеле, свернула за угол и скрылась из виду. Я остался стоять, тупо глядя ей вслед.

Почему письмо так подействовало на Альдо? Ложась в постель и проснувшись на следующее утро, я не мог думать ни о чем другом. Я не мог припомнить слово в слово содержание письма, но в нем говорилось про то, что «наш молодой человек» быстро набирает в весе и обещает быть настоящим красавцем. Отец благодарил Луиджи Спека за его доброту в тяжелое для них время, которое, к счастью, уже позади. Поскольку Луиджи Спека тоже поставил свою подпись в записи о крещении в Сан Чиприано, я рассудил, что он одновременно и крестный отец, и врач, присутствовавший при рождении Альдо, которое, наверное, проходило довольно трудно, если он едва не умер и наша мать, видимо, тоже. Это, конечно, и было то самое «трудное для нас время», о котором упоминалось в письме. Но что могло так взволновать Альдо?

Меня это письмо тронуло, но не настолько глубоко. Я ожидал, что он рассмеется или даже отпустит какую-нибудь шутку по поводу того, что его приняли за мертвого. Но вместо этого — жесткое, неподвижное лицо и поспешный отъезд.

На следующее утро я не торопился в библиотеку. Всех нас собирались задержать допоздна, поскольку днем студентам и их родственникам разрешили осмотреть новую библиотеку, официальное открытие которой должно было состояться после коротких пасхальных каникул. Завтракал я в одиночестве — мои соседи по пансионату уже ушли.

Как только я кончил завтракать, зазвонил телефон. Синьора Сильвани взяла трубку и тут же позвала меня.

— Кто-то по имени Джакопо, — сказала она. — Не пожелал ничего объяснять. Сказал, что вы его знаете.

Я вышел в холл с сильно бьющимся сердцем. С Альдо что-то случилось. Случилось из-за письма, которое я дал ему вчера вечером. Я взял трубку.

— Да? — сказал я.

— Синьор Бео?

Голос Джакопо звучал ровно, волнения в нем не слышалось.

— У меня для вас сообщение от Капитана, — сказал он. — Планы на вечер изменились. Ректор, профессор Бутали, и синьора Бутали вернулись из Рима.

— Понимаю, — сказал я.

— Капитан хотел бы увидеться с вами утром, — продолжал он.

— Спасибо, — сказал я и, прежде чем положить трубку, добавил: — Джакопо…

— Да, синьор?

— С Альдо все в порядке? Его ничто не тревожит?

Последовала короткая пауза. Затем Джакопо сказал:

— Мне кажется, Капитан не ожидал профессора Бутали так скоро. Они приехали поздно вечером. Когда около одиннадцати часов он проезжал мимо их дома, туда вносили багаж.

— Спасибо, Джакопо.

Я повесил трубку. Письмо сорокалетней давности теперь стало последней из забот моего брата. Больной сам разобрался со своими врачами и вернулся, если и не с тем, чтобы взять бразды правления, то чтобы, по меньшей мере, быть под рукой для консультаций.

Из столовой до меня донеслись шаги синьоры Сильвани, но я, не желая вступать с ней в беседу, поспешно вышел. Необходимо увидеться с синьорой Бутали до ее встречи с Альдо. Необходимо убедить ее использовать все свое влияние и постараться под любым предлогом остановить фестиваль.

Было половина десятого. После долгого путешествия синьора, вероятно, будет утром дома — десять часов, пожалуй, самое подходящее время для визита. Я свернул на виа Сан Мартино и стал подниматься по холму к виа деи Соньи. Солнце уже грело вовсю, на небе не было ни облачка. День обещал быть из тех, что я помнил с детства: далекие склоны и долины сверкают в голубоватой знойной дымке, и Руффано, гордо высящийся на двух холмах, властвует над лежащим внизу миром.

Я подошел к калитке в стене нашего старого сада, прошел к двери дома и позвонил. Дверь открыла уже знакомая мне девушка. Она тоже меня узнала.

— Могу я увидеть синьору? — спросил я.

На лице девушки отразилось сомнение, и она сказала нечто вроде того, что синьора занята, — она и профессор Бутали только вчера поздно вечером вернулись из Рима.