Дафна Дю Морье - Полет Сокола

Я нашел тринадцатое июля, день моего рождения. А вот и запись о моем крещении, через две недели, в воскресенье. «Армино. Сын Альдо Донати и Франчески Росси. Крестные родители: Альдо Донати — брат, Федерико Поненти, Эда Поненти». Я совсем забыл, что Альдо, которому в то время еще не исполнилось девяти лет, был моим восприемником. Он написал свое имя круглым детским почерком, но в нем уже чувствовалось гораздо больше индивидуальности, чем в безликих росчерках моих кузенов. Если не ошибаюсь, они жили в Анконе. Я зримо представил себе всю картину. Первое причастие. В устремленном на меня взгляде Альдо — угроза вечной кары, если я по неуклюжести выроню гостию из раскрытого рта.

— Вы нашли нужную запись? — спросил ризничий.

— Да, — ответил я. — Она здесь.

Я закрыл книгу и отдал ее ему в руки. Он взял ее у меня и поставил в шкаф, в длинный ряд таких же томов.

— Подождите, — попросил я. — У вас есть записи за двадцатые годы?

— Двадцатые, синьор? За какой именно?

— Дайте подумать. Пожалуй, за двадцать пятый.

Он снял с полки другой том:

— Здесь с двадцать первого по двадцать пятый.

Я взял книгу и раскрыл ее на ноябре. Семнадцатое ноября. День рождения Альдо. Эта дата всегда имела для меня особое значение. Даже в Генуе, когда я осенним утром смотрел на календарь, висевший в нашей конторе, ноябрь семнадцатого дня был для меня едва ли не чем-то священным.

Странно… Наверное, Альдо был болезненным младенцем — его крестили в самый день его появления на свет. «Альдо. Сын Альдо Донати и Франчески Росси. Крестные родители: Альдо Донати — отец, Луиджи Спека, Франческа Росси».

Кто такой Луиджи Спека? Я ничего о нем не знал. Что-то подсказывало мне, что не знал и Альдо. И почему двойная запись?

— Скажите, — обратился я к ризничему, — вы когда-нибудь слышали, чтобы ребенка крестили дважды?

Он покачал головой:

— Нет, синьор. Правда, если ребенок был болен и родители опасались, что он умрет, то могло случиться, что его крестили в день рождения, а потом, когда он окреп, церемонию повторили. Синьору еще нужна книга?

— Нет, — ответил я, — возьмите.

Я подождал, пока ризничий поставит книгу в шкаф и повернет ключ, потом вышел на солнечный свет, перешел пьяцца делла Вита и зашагал по виа Россини. Странно, что Альдо крестили два раза. Если бы мы знали эту историю, Альдо непременно извлек бы из нее пользу. Я живо представил себе, как он говорит мне: «Я получил двойное благословение». Конечно, Марта знала все про это крещение… Размышляя об этом, я снова вспомнил косого сапожника и оглянулся, ища глазами его мастерскую, которая находилась где-то поблизости, на левой стороне улицы. А вот и она… Но больше, наряднее, с рядами выставленной на продажу обуви. Нет и в помине перевернутых вверх подошвами туфель — знака того, что здесь занимаются починкой. Над дверью другое имя. Должно быть, мой утренний знакомец, косоглазый Джиджи отошел от дел и поселился по соседству с часовней. Только он да его сестра, если она еще жива, могли что-нибудь знать о Марте, но я не имел ни малейшего представления, как к нему подойти, не назвав себя.

Так же обстояло дело и с супругами Лонги из «Отеля деи Дучи». Проще всего вернуться и сказать: «Вчера вечером я хотел вам сказать, что я младший сын Альдо Донати. Помните моего отца, хранителя герцогского дворца?» Даже дряблое лицо синьоры после первого потрясения расплылось бы в улыбке. И затем: «Вы не помните Марту? Что с Мартой?»

Но всякий, кто, как я, возвращается из прошлого, должен оставаться безымянным. Одному и втайне мне, возможно, и удастся разобраться в его хитросплетениях, но только одному и втайне.

Второй раз за этот день я прошел мимо герцогского дворца и, свернув налево, вскоре оказался на виа деи Соньи. Мне хотелось взглянуть на наш старый дом при свете дня. Снег здесь, как и везде в Руффано, растаял, и солнце, наверное, все утро заливало дом — окна второго этажа были распахнуты. Когда-то там была спальня наших родителей: в раннем детстве — мое святилище, позднее — комната, которую надо избегать.

Кто-то играл на рояле. В наше время рояля в доме не было. Казалось, играет профессионал. Из окна лился стремительный каскад звуков. В нем было что-то знакомое, возможно, услышанное мною по радио или, скорее, из музыкальных классов Туринского университета, когда я спешил мимо них на лекции. Мои губы подхватили немного веселую, немного грустную мелодию — мелодию вне возраста, вне времени. Дебюсси. Да, Дебюсси. Порядком заигранная «Арабеска», но в мастерском исполнении.