Николай Тихонов - Роман-газета 1968-24 Тихонов Н. Книга пути

Старый дворец жил еще какой-то призрачной жизнью. Приезжавшие из далеких стран люди смотрели на былую роскошь когда-то царившей здесь княжеской власти и уносили в воспоминаниях эти причудливые, ни на что не похожие стены, и слонов с раскрашенными хоботами, и их поводырей в красных мундирах, в белых широких воротниках, в желтых с коричневым тюрбанах.

Дни проходили незаметно, в смене красочных сцен, в прогулках и развлечениях, в любовном восторге вечернего покоя. Для Бомпера настало время, когда он радовался исчезновению всего бытового, что ему не нравилось в дымной вавилоноподобной Калькутте, в современном, слишком понятном Дели. Джайпурские дни были условными, как люди и здания. Появление Шри-гуши означало новую встречу с великим Вожаком. Серый Хануман незримо властвовал над всеми этими миражами. Его появление всякий раз казалось необъяснимым, и в то же время он был, он существовал рядом, и все это обезьянье племя — а в городе жили тысячи обезьян — имело с ним неясные, но удивительные отношения. Единственный раз эта жизнь среди сновидений была нарушена, когда Бомпер увидел человека, который напомнил ему того мелькнувшего однажды в коридоре делийской гостиницы незнакомца. Но этот посланец из реального мира и сейчас исчез со всей стремительностью привидения. Тот, в Дели, явился в день, когда Бомпер получил идиотскую записку от какого-то блуждающего звездочета, где было сказано что-то про луну и море.

Но сейчас не было никакой записочки, да и человек мелькнул бесследно, и снова стало спокойно и тихо.

Снова можно было бродить с непонятным Шри-гушей, толкаться среди шумного и пестрого народа, смотреть уличных фокусников, заходить в мастерские резчиков по кости, сидеть под навесами, где разложена всякая всячина, забывая о времени.

Обезьяны бегали повсюду. Они были разные. Маленькие, как те, что жили у старых складов в Дели. Были и более крупные, с длинными хвостами, нагло смотревшие на людей. Бомпер видел, как рассерженный крестьянин гнал прутом обезьян со своего маленького поля и бросал в них камни. Едва он увидел Шри-гушу и Бомпера, он подозвал сына, и мальчик, как бы играя, начал стрелять в обезьян бумажными стрелами, и обезьяны пугались бумажных стрел и нехотя уходили с поля, где выкапывали все, что посажено.

Дерево, у которого остановились Бомпер и Шри-гуша, касалось могучими ветвями, осыпанными бесчисленными большими листьями, старого строения, похожего на брошенную мечеть с куполом, вокруг которого шел узкий карниз. Все дерево кишело обезьянами. Они срывались с верхних ветвей, проносились почти до самого низу, крича и размахивая длинными лапами, потом, на лету ухватившись за ближайшую ветку, отталкивались от нее и, сразу отлетев в сторону, исчезали в густой листве, чтобы появиться в самом неожиданном месте и снова лететь вверх и вниз, захлебываясь от восторга.

Многие из них, разбежавшись по толстой ветви, прыгали на угол старого здания и обегали карниз, дико визжа. Перелетали пространство, отделявшее дерево от карниза, и обезьяны-матери. Их детеныши, крепко обхватив снизу шею матери, согнувшись в три погибели, летели по воздуху до спасительной крыши, не чувствуя никакого страха.

Все дерево шумело, пищало, свистело. Обезьяны населяли его, как дом. Одни висели вниз головой, другие спокойно искали друг у друга в волосах, третьи, свесив вниз головы, наморщив носы, как бы принюхивались к тому, что происходило ниже их.

На большом суку, как на поляне, между зеленых балдахинов, сидел Серый Хануман. Он был среди своего народа. Похоже было, что это какое-то важное собрание, потому что обезьяны собрались вокруг него, и вся листва вокруг шевелилась от их непрерывных движений.

Бомпер, не отрывая глаз от Серого Ханумана, смотрел затаив дыхание. Он допущен в тайны сокровенной обезьяньей жизни, и если бы он понимал обезьяний язык, услышал бы неслыханные вещи.

Он вынул свою записную книжку и начал заносить в нее всю обстановку, стараясь записать все как можно подробней и точнее. Исписав много страниц, он сидел и не мог отвести глаз от картин обезьяньей жизни, от их непонятной энергии, постоянной, тревожной, от смены настроения, от их странного крика, порой похожего на плач ребенка.

На такие встречи с Серым Хануманом он никогда не брал Нуэлу. Что-то подсказывало ему, что посвящать ее в эту историю не надо.

И странно, что она, такая внимательная к нему и нервная, как будто из особой деликатности предоставляя ему эти прогулки, отстранялась на это время и не спрашивала ничего о том, чем он занят, и он не мог найти причину этой ее подчеркнутой незаинтересованности.