Владимир Сорокин - Тридцатая любовь Марины

– Это все твои любовницы!!! ВСЕ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ!!! ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ!!!

Марина цепенеет от ужаса.

ЕГО лицо настолько близко, что видны многочисленные поры на коже, микроскопические волосики на воскрылиях носа, грязь на дне морщин и крохотные капли пота. В каждой капле играют яркие радуги.

– Двадцать девять любовниц! – продолжает ОН и вдруг оглушительно добавляет, – И НИ ОДНОЙ ЛЮБИМОЙ!!! НИ ОДНОЙ!!!

Сердце останавливается в груди Марины от чудовищной правды.

Без чувств она падает навзничь, но ОН наклоняется над ней. От бледного лица никуда не скрыться:

– ТЫ НИКОГО НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛА!!! НИКОГО!!! НИКОГДА!!!

– Я… любила Вас… – шепчет Марина цепенеющими губами, но раскатом грома в ответ гремит суровое:

– ЛОЖЬ!!! МЕНЯ ЛЮБИШЬ НЕ ТЫ, А ОНА!!! ОНА!!!

Тяжелая ладонь ЕГО повисает над Мариной, закрыв все небо. Она огромная, красно-коричневая, бесконечная и очень живая. Марина вглядывается пристальней… да это же Россия! Вон вздыбился Уральский хребет, глубокая линия ума сверкнула Волгой, линия Жизни – Енисеем, Судьбы – Леной, внизу поднялись Кавказские горы…

– Россия… – прошептала Марина и вдруг поняла для себя что-то очень важное.

– НЕ ТА, НЕ ТА РОССИЯ!!' – продолжал суровый голос, – НЕБЕСНАЯ РОССИЯ!!!

Ладонь стала светлеть и голубеть, очертания рек, гор и озер побледнели и выросли, заполняя небо, между несильно сжатыми пальцами засияла ослепительная звезда: Москва! Звезда вытянулась в крест и где-то в поднебесье ожил густой бас протодьякона из Елоховского:

От юности Христа возлюбииив, И легкое иго Его на ся восприяааал еси, И мнооогими чудесааами прослааави тебе Бог, Моли спастися душам нааашииим…

А где-то выше, в звенящей голубизне откликнулся невидимый хор:

Мнооогааая лееетааа…

Мнооогааая леееетаааа…

Но Марина отчетливо понимала, что дело не в протодьяконе, и не в хоре, и не в ослепительном кресте, а в чем-то совсем-совсем другом.

А ОН, тоже понимая это. метнул свой испепеляющий взгляд в сторону сгрудившихся Марининых любовниц. Вид их был жалким: хнычущие, полупьяные, собранные в одну кучу, они корчат рожи, закрываются локтями, посылают проклятия… Мария, Наташка, Светка, Барбара, Нина… все, все… и Саша. и Сашенька! Тоже омерзительно кривляется, плюется, заламывает голубые мраморные руки…

Марину передернуло от омерзения, но в этот момент ОН заговорил под торжественно нарастающее пение хора, заговорил громко и мужественно, так, что Марину затрясло, рыдания подступили к горлу:

– ВЕЛИЧИЕ РУСИ НАШЕЙ СЛАВНОЙ С НАРОДОМ ВЕЛИКИМ С ИСТОРИЕЙ ГЕРОИЧЕСКОЙ С ПАМЯТЬЮ ПРАВОСЛАВНОЙ С МИЛЛИОНАМИ РАССТРЕЛЯННЫХ ЗАМУЧЕННЫХ УБИЕННЫХ С ЗАМОРДОВАННОЙ ВОЛЕЙ С БЛАТНЫМИ КОТОРЫЕ СЕРДЦЕ ТВОЕ ВЫНИМАЮТ И СОСУТ И С РАЗМАХОМ ВЕЛИКИМ С ПРОСТОРОМ НЕОБЪЯТНЫМ С ПРОСТЫМ РУССКИМ ХАРАКТЕРОМ С ДОБРОТОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ И С ЛАГЕРЯМИ ГРОЗНЫМИ С МОРОЗОМ ЛЮТЫМ С ПРОВОЛОКОЙ ЗАИНДЕВЕВШЕЙ В РУКИ ВПИВАЮЩЕЙСЯ И СО СЛЕЗАМИ И С БОЛЬЮ С ВЕЛИКИМ ТЕРПЕНИЕМ И ВЕЛИКОЙНАДЕЖДОЮ…

Марина плачет от восторга и сладости, плачет слезами умиленного покаяния, радости и любви, а ОН говорит и говорит, словно перелистывает страницы великой ненаписанной еще книги. Снова возникает голос протодьякона, искусным речитативом присоединяется к хору:

Кто говорит, что ты не из борцов?

Борьба в любой, пусть тихой, но правдивости.

Ты был партийней стольких подлецов, Пытавшихся учить тебя партийности…

Марина не понимает зачем он это читает, но вдруг всем существом догадывается, что дело совсем не в этом, а в чем-то другом – важном, очень важном для нее!

Снова приближается бледное треугольное лицо с развалом полуседых прядей:

ЖИТЬ БЕЗ ЛЮБВИ НЕВОЗМОЖНО, МАРИНА! НЕВОЗМОЖНО!! НЕВОЗМОЖНО!!!

Лицо расплывается и на высоком синем небе, посреди еле заметно поблескивающих звезд, проступают ровные серебряные слова:

ЖИТЬ БЕЗ ЛЮБВИ НЕВОЗМОЖНО, МАРИНА!

– Но как же быть? – шепотом спрашивает она и тут же вместо серебра выступает яркое золотое:

ЛЮБИТЬ!

– Кого? – громче спрашивает она, но небо взрывается страшным грохотом, почва трясется, жалкие тела любовниц мелькают меж деревьями, по земле тянется широкая трещина, трещина, трещина…

Голая Саша, неловко перегнувшись через Марину, подняла с пола ночник:

– Разбудила, Мариш?

– Разбудила… – недовольно пробормотала Марина, щурясь на бьющий в окно солнечный свет, – Фууу… ну и сон…

– Хороший? – хрипло спросила Сашенька, придвигаясь.

– Очень, – грустно усмехнулась Марина, откидываясь на подушку.