Владимир Сорокин - Тридцатая любовь Марины

Марина встретила ее после многомесячной нечленораздельной тягомотины с Райкой-Наташкой, оскомина от которой надолго выбила из розовой колеи в серую яму депрессии.

Как осветили тот монохромный зимний вечер золотые Сашенькины кудряшки! Она вошла в прокуренную, полную пьяно бормочащих людей комнату и сигарета выпала из оцепеневших Марининых пальцев, сердце дернулось: ЛЮБОВЬ!

Двадцать девятая любовь…

Сашенька не была новичком в лесбийской страсти, они поняли друг друга сразу и сразу же после вечера поехали к Марине домой.

Казалось все будет как обычно, – выпитая под тихую музыку бутылка вина, выкуренная на двоих сигарета, поцелуи – и ночь, полная шепота, стонов и вскриков.

Но – нет. Сашенька позволила только два поцелуя, легла на кушетке. В предрассветную темень осторожно оделась и ушла.

Три дня она не звонила, заставив Марину напиться до бесчувствия и плакать, распластавшись на грязном кухонном полу.

На четвертый – короткий звонок подбросил Марину с неубранной тахты. Запахивая халат и покачиваясь, она добралась до двери, отворила и ослепла от радостно хохочущего кудрявого золота:

– Вот и я!

Двадцать девятая любовь…

Марина вздохнула, достала из левого ящика тюбик с резиновым клеем, выдавила коричневатую соплю на тыльную сторону фотографии, бережно размазала и приклеила к листу.

В дверь позвонили.

– Это твой оригинал, – шепнула она фотографии, спрятала тетрадь в стол, – Иду, Сашенька!

Дверь распахнулась, они обнялись:

– Девочка моя…

– Маринушка…

– Кудряшечка моя…

Марина взяла ее прохладное лицо в ладони, покрыла порывистыми поцелуями:

– Ангелочек мой… золотце… деточка моя…

Саша улыбалась, гладя ее волосы:

– Ну дай же мне раздеться. Мариш…

Руки Марины расстегнули розовый плащ, помогли снять платок, растрепали кудряшки и скользнули вниз – к слегка забрызганным сапожкам.

– Ну. что ты, Мариш. я сама… улыбнулась Саша, но Марина уже принялась стягивать их:

– Ноженьки мои, где гуляли, откуда пришли?

– С ВДНХ.

– Господи…

– Мариш, есть хочу.

Поставив сапожки в угол, Марина снова обняла любимую:

– Я без тебя жутко скучаю..

– Я тоже ужасно.

– Ласточка, закрой глаза.

– Что?

– Закрой глаза и жди.

Сашенька повиновалась, спрятав лицо в ладошки. Марина сбегала в комнату, достала из стола серебряное колечко с каплей бирюзы, вернулась и, отняв одну из ладошек от милого лица. Надела колечко на Сашенькин безымянный палец:

– Теперь можно.

Черные крылышки ресниц колыхнулись, бирюзовые глаза с изумлением посмотрели на крохотного родственника:

– Ой… прелесть какая… Мариш… милая моя…

Сашенька бросилась ей на шею.

– Носи на здоровье… – бормотала Марина, гладя и целуя подругу.

– Душечка моя…

– Ласточка моя…

– Маринушка…

– Сашенька…

Сашенькины губы медленно приблизились, прикоснулись, прижались, раскрылись…

Они долго целовались, постанывая и тиская друг друга, потом Марина шепнула в раскрасневшееся Сашенькино ушко:

– Киса, ты полезай в ванну, я приготовлю все и приду…

– Хорошо… – улыбнулась Сашенька.

Марина смотрела на нее с нескрываемым обожанием.

Сашенька была прекрасна сегодня, как никогда: золотые кудряшки ниспадали на широкий ворот белого свитера, который свободно тек вниз, суживался в талии и наплывал на прелестные, стянутые джинсами бедра.

Марина восхищенно покачала головой:

– Ты… ты…

– Что я? – улыбнулась Сашенька и быстро прошептала, – Я люблю тебя…

– Я люблю тебя, – с придыханием повторила Марина.

– Я люблю тебя…

– Я люблю тебя…

– .Люблю…

– Люблю… люблю…

– Люблю-люблю-люблю…

Марина снова обняла эти дивные юные плечи, но Сашенька виновато зашептала:

– Маринушка… я ужасно хочу пи-пи…

– Прелесть моя, идем я тебе ванну приготовлю…

Обнявшись они зашли в совмешенку: узкие джинсы нехотя полезли с бедер, отвинчивающаяся пробка – с югославского флакона. Хлынули две нетерпеливые струи – белая, широкая – в ванну, тоненькая желтенькая – в унитаз…

Вскоре Сашенька блаженно утопала в облаках о чем-то неразборчиво шепчущей пены, а Марина, с трудом вытянув пробку из пузатенькой мадьярской бутылки, жарила обвалянных в яйце и муке цыплят, напевая «этот мир придуман не нами…»

– Клево как… – Сашенька бросила обглоданное крылышко на блюдо, облизала пальцы, – Ты просто волшебница…

– Я только учусь, – усмехнулась захмелевшая Марина, разливая остатки вина в фужеры.