Ханс Хенни Янн - Это настигнет каждого

- Никогда не забуду, как вечером меня вызвали к тебе и как ты лежал на кровати почти голый, прикрытый только какими-то обрывками ткани; лоб изуродован - там грязь и лоскуты кожи; из раны на животе сочится кровь. Мизинец левой руки отрублен...

- Утром в школе Валентин Эриксен - мальчик, который мне нравился, - спросил, читал ли я сегодняшнюю газету. Я читал; но ему я солгал, сказав «Нет». Тогда он пододвинул мне «Политикен». И я еще раз прочитал заголовок передовицы, которую уже знал: Министр внутренних дел покрывает коррупцию в пароходной компании... и отдает приказ стрелять в демонстрантов . Я еще смотрел на газетный лист, когда Валентин сказал: «Вы - банда преступников!»...

- В то утро министр внутренних дел выступил перед членами парламента и извинился за события, происшедшие накануне. Объяснил, что терпеть беспорядки тоже нельзя. Он не сказал, какие меры примет, если подобное повторится. Но заклинал депутатов, журналистов и население в целом вспомнить о своих обязательствах по отношению к государственному порядку. С «левых» скамей выкрикнули слово «убийца», потребовали отставки выступающего. Господин министр торговли пришел ему на помощь: пообещал провести строжайшее расследование, уволить или наказать всех виновных в пароходном скандале . Уже начали поговаривать о возможном падении кабинета. Но до этого дело не дошло. Некий неизвестный передал министру торговли четыреста тысяч крон на нужды родственников погибших. Этим неизвестным был я.

- Ты хотел таким образом купить себе душевное спокойствие - прогнать призраков утонувших моряков?

- Матье... - Клаус Бренде вскочил на ноги, - Разве я не убедил тебя, что ничьей вины тут не было?

- Убедил. Но все-таки шестьдесят пять мужчин, хороших или плохих, утонули. Что же - они просто исчезли? И тебе нет до них никакого дела?

- Теперь я тебя понял лучше, - сказал Клаус Бренде с усилием,- Я с тех пор в чем-то изменился. События меняют человека - постепенно. В тот вечер - когда врачи уже ушли, а ты лежал, опьяненный морфием, с тобой был Гари, - я обсудил ситуацию с адвокатом Мелби и попросил его передать от меня министерству внутренних дел сумму, достаточную, чтобы договориться с газетами. Я ощущал, пока делал это, только любовь к тебе. Я поступил так, потому что в тот момент не выдерживал своей любви... и должен был как-то смягчить относящиеся к тебе чувства. С этим даром я не связывал никакого намерения. Я не хотел прощать твоих убийц, не хотел искать примирения с духами умерших, не хотел проявлять заботу об их семьях, не хотел успокаивать общественность, не рассчитывал ни на какую выгоду для себя. Я боролся с твоей смертью, и мне не хватало терпения. Деньги просто не имели для меня никакой ценности, в сравнении с твоей жизнью.

- Выпьем еще, отец, - сказал Матье, принес бутылку и наполнил бокалы.

Клаус Бренде вышел из-за письменного стола и сел к столу, возле которого сидел Матье.

- Давай чокнемся, - сказал он, - Вероятно, тебе не понравилось мое признание в любви. В любом случае, оно ничего не исправит.

- Я, отец, просто чувствую какую-то слабость. Я не знал, что так много для тебя значу.

- Дай мне руку, Матье... Я... я ощущаю такую потребность.

Матье поднялся и шагнул к отцу, протянул ему обе руки.

- Те подростки, которые хотели меня убить, тоже, наверное, любили своих братьев или отцов. Я им не сопротивлялся. Я не кричал, не звал на помощь. Только один вскрик... единственный вскрик стыда... когда они... - Он вовремя прикусил язык.

- Меня смущает, Матье, - сказал Клаус Бренде, - что твоя сестра так похожа на тебя... поразительно похожа. Я не понимаю намеренья судьбы, на которое намекает такое сходство. И это меня тревожит. Я пока не хотел бы забирать Агнету домой... хотя, в сущности, обязан так поступить... и она вправе это потребовать. Осенью она сдала экзамен на аттестат зрелости.

- Ты хочешь, чтобы я помог тебе принять решение? - спросил Матье.

- Нет-нет... это была лишь случайная мысль... возникшая оттого, что сейчас я смотрю на тебя с очень близкого расстояния. Пустяк... нечто неуловимое... недовольство сходством . В самом деле пустяк, Матье. Мы не должны усматривать в подобных играх природы никакой цели. Чокнемся!

Они выпили. Сын сел к столу, напротив отца.

- Мы, то есть наша семья, - банда преступников: так сказал мне в то утро Валентин Эриксен, с которым я дружил. На переменах, в школьном дворе, все одноклассники от меня отворачивались, и Валентин тоже. Я постоянно чувствовал дистанцию между собой и другими, будто все мною брезговали. Включая Валентина Эриксена. После уроков он не подошел ко мне - чтобы мы, как каждый день после школы, прогулялись вместе до вокзала. Он исчез, незаметно для меня. Я долго стоял один. То ли чего-то ждал, то ли на меня нашло какое-то помутнение. Наконец я решился оттуда уйти. Я смотрел только на землю. Почти ни о чем не думал. Я был убежден, что являюсь сыном преступника - что ты, ради умножения своего богатства, послал на смерть шестьдесят пять здоровых мужчин. Подняв наконец глаза, я увидел, что меня преследует орда незнакомых подростков. Внезапно я понял, что меня обложили . Мне загородили дорогу. На меня посыпались оскорбления, угрозы. Я попытался ускользнуть, свернул в боковой переулок, побежал. Тут передо мной вынырнули другие юнцы, не позволившие мне скрыться. Меня не били, даже пальцем не дотронулись. Но я быстро понял, что оказался в плену, что отныне не я определяю, как ляжет мой путь. Вскоре мне уже давали команды: «Перейди на ту сторону, убийца!» Или: «Направо, убийца!», «Прямо! Прибавь шагу, скотина!» Казалось, сердце колотится у меня в горле. Я уже не надеялся спастись. Молча шагал вперед, повинуясь их приказам. Улиц, по которым мы шли, я не знал. Похоже, мы добрались до квартала, где жили эти юнцы. Наступил момент, когда они на меня набросились. Сбили с головы шапку, отобрали портфель и, ухватившись за воротник, сорвали пальто. Они так сильно его рванули, что пуговицы отлетели, а ткань в нескольких местах лопнула. Затем схватили меня за руки, обступили плотным кольцом. Один сказал: «Будешь кричать, мы тебе мигом расквасим физиономию». И показал кулак, вооруженный кастетом. Я понял: мне вынесен смертный приговор. Мы пошли дальше. Время от времени я получал тычок в спину. Несильный. Потом мы очутились на месте казни. Никто мне не сказал этого; но я сообразил сам. На той улице не было домов. Только дощатый забор, чуть впереди... Забор, ни с чем в нашей реальности не сравнимый...