Константин Шеметов - Ослик Иисуса Христа

– Кофе? – удивилась Ингрид.

– Кофе, бутерброды и сигареты, – ответил Ослик.

Он вынул из сумки термос, кофейную чашку с надписью «Caffė Hausbrandt» и пакет с бутербродами (ветчина, сыр, оливки). Ингрид взялась за еду, а Ослик всё поглядывал на неё, не скрывая любопытства и, казалось, ждал продолжения.

– Откуда ты взялся?

Оказалось, он давно уже привязался к этой машине. Время от времени Генри приезжал сюда, забирался внутрь и подолгу сидел, размышляя о том, о сём.

– О том, о сём? – Ингрид потянулась за термосом.

– О том, о сём, – подтвердил Ослик. – Мысли ни о чём, как правило, самые продуктивные. Спустя время они видятся всякий раз иначе, а иногда и обретают смысл.

Снежная крошка постепенно сменилась дождём, и тот застучал, то усиливаясь от ветра, то затихая. Застучал по крыше, ударяясь о капот, о стекло, и вообще – ударяясь, как будто крошечные метеориты проникли в голову и устроили там новое исчезновение видов.

Эти «мысли ни о чём» Ослик и впрямь считал весьма ценными, полагая, что как раз бессознательное во многом определяет и само здравомыслие. Его убеждение вполне согласовывалось в том числе с идеями Фридриха Хайека (Friedrich August von Hayek, 1899–1992, австрийский экономист, сторонник либеральной экономики, лауреат Нобелевской премии). Хайек рассматривал свободный рынок не как особое изобретение человека, а исключительно как естественное явление. Ценообразование, к примеру, он сравнивал с языком, а бесспорный прогресс капитализма относил, опять же, – на счёт особенностей физиологии человеческого мозга.

В своей работе «The Sensory Order» (семантически – «естественный порядок», 1952) экономист даже предложил гипотезу-основание для будущей технологии нейрокомпьютеров (опередив самого Дональда Хебба – главного изобретателя искусственных нейронных сетей).

Ингрид слушала и удивлялась: Ослик из ничего мог сделать захватывающую историю. Вот с кем не соскучишься. К тому же, он соединял, казалось бы, несоединимые понятия.

Тут-то и случилась «воскресная» интрига: к концу рассказа о «естественном порядке» выяснилось, что Ослик в машине – вовсе не Ослик, а его в некотором роде клон. Достоверная копия – вполне разумная, материальная и осязаемая.

Через минуту явился и реальный Генри.

Он вышел из BMW, припаркованной метрах в десяти, у детской площадки. Держался чуть скованно, с лёгкой иронией (как обычно), а на этот раз ещё и с букетом гербер. Герберы, словно подсолнухи у Ван Гога, тянулись каждая в свою сторону, воссоздавая весёлый хаос, и так же как у Ван Гога, два или три цветка уже подсохли.

У двери он попросил Ингрид выключить телефон. Ингрид выключила – клон тут же исчез, а Ослик преспокойно занял его место. Как ни в чём не бывало он устроился на водительском сиденье, опустил руки на руль и в задумчивости уставился перед собою.

– Вряд ли ЕГО можно назвать клоном. Тактильное поле, – промолвил Ослик и, будто очнувшись от мыслей, протянул Ингрид «подсолнухи».

– А бутерброды? – спросила Ренар.

– И бутерброды, и кофе – тоже образ, – ответил Генри. – Осязаемый образ. То, в чём нуждается любой, а испытывая голод, тем более. – Он взглянул на Ингрид и вдруг рассмеялся (искренне и как-то с нежностью даже).

Стало быть, Ингрид и ела, и нет. На вкус еда ничем не отличалась от обычной, лишь приятное ощущение лёгкости, и то – она вряд ли заметила бы, не появись реальный Генри. Да и был ли он реальным? – поди разберись теперь.

Ренар надеялась – был. Тут, что с опытом Стэнли Миллера, пытавшимся воссоздать происхождение жизни в лабораторных условиях. Вместо «жизни», как известно, Миллер получил пять аминокислот, зато каких (!) – пять из двадцати белковых молекул, обязательных для синтеза ДНК. Таким образом, опыт поставил точку в вопросе о естественном происхождении живого из неживого. Иными словами, Ингрид оставалось довериться эксперименту, что она и сделала.

По сути, Ренар и сама могла оказаться лишь опытом. Пусть так – и всё же опыт выглядел интригующе. Образно говоря, пять аминокислот Миллера сделали своё дело и, как минимум, вдохновили научное сообщество. Спустя час Ослик и Ренар вышли из машины, прошлись по Victoria Street и вернулись к подъезду её дома.

– Останешься? – Ингрид и хотела, и нет.

– Пожалуй, поеду, – Ослик выглядел чуть потерянным. Герберы по-прежнему изображали странное веселье. Напоследок он обнял её, и они расстались.

«Прогулялись – так прогулялись», – мелькнула мысль. Ингрид поднялась к себе, поставила герберы в воду и приняла душ. В сущности, размышляла она, за четыре миллиарда лет эволюции человек так и не понял – зачем живёт. Наиболее конструктивные вопросы на этот счёт, так или иначе, «проскакивали» смысл и сводились к возможности. Именно к возможности (включая возможность жизни в экстремальных условиях войн, нищеты, политической диктатуры, в условиях неизлечимой болезни, эпидемий, душевных страданий, под землёй, на небе и в космосе).