Александр Ольбик - Ящик Пандоры

Вечер, который, разумеется, только условно можно назвать вечером, проходил в духе фиесты, ежегодного бразильского карнавала, когда румба сменялась зажигательным танго, пасадоблем и вновь – «Бесаме мучо»… Шла беспощадная и безграничная пьянь. Гости Земли обетованной, словно сорвавшиеся с цепи, кутили напропалую, и уж чего там говорить о Дарии… Комплименты, смутившие его душу, подхлестнули его тело на хаотическое движение: он несколько раз спускался вниз, пудрил мозги кареглазой Инессе Инцест и даже ухитрился дважды подержаться за ее грудь и один раз поцеловать в губы. Ах, если бы не травмированный Артефакт, какая бы благословенная ночь могла выпасть на его долю! Потом он забегал в бар к Зенону, который с невозмутимым видом разливал по рюмкам коньяк и неутомимо улыбался своим клиентам. Вот тебе и больные: пили за троих, а накурили так, хоть вешай топор. Потом он возвращался в 381-й номер, куда кроме хозяев и Дария заходили и уходили какие-то люди, с которыми он здоровался и обнимался, как с родными, что-то им пытался умно навязать о Гогене, о чем-то по-свойски спорил с Борухом, не выпуская из поля зрения Клеопатру и ее выдающуюся грудь… Но Борух был зорок, и когда Дарий в один пьяный момент уже склонялся, чтобы совершить шкоду, Борух поставил его на место. То есть уложил на тахту и сам присел с краю. Дал закурить и принялся рассказывать банальности о секрете Моны Лизы…

– Послушай, дорогой Левитан… Так, кажется, тебя в этой дыре величают? У Леонардо да Винчи, как и у его учителя Веррокио, яд идейного демонизма, разлагающий нежные художественные образы, сгустился и привел к внутреннему разрушению его искусства. Что такое Джоконда? Это живописный сфинкс, но не будем забывать, что наши оценки рассеиваются в тумане сложных соображений. Джоконда и Венера Милосская. Описание Вазари. Шуты и музыканты. Критические замечания Ломаццо. Джоконда в ярком блеске французской стилистики. Улыбка Моны Лизы. Немолодой муж. Патетический ценитель Леонардо, Гуссе. Это называется бесконечность природы, не познающей самое себя. Удивительная и ужасная, в кавычках, красота Джоконды. Насилие над натурою. Джоконда безнадежно стара. В ее портрете нет ни одной ласкающей черты. А чего стоит… я имею в виду эстетику, чело Джоконды? Дорогой мой, у нее нет бровей. Что это за женщина, что это за эталон красоты и загадочности? Ты взгляни на мою Клеопатру – и поймешь, какой должна быть женщина художника…

– Пошел на фиг, – отмахнулся Дарий, – зато какой у Моны нос с его трепетными раскрыльями. Какие руки!

– Самообольщение провинции… Это называется демонизмом абсолютно нетемпераментной натуры… Джоконда фригидна, как манекен… Да, не буду спорить, в картине сохранена воздушная перспектива… А кстати, что меня умиляет в твоих работах… в них классическая соразмерность воздушной перспективы. И дай мне слово, что никогда не будешь изменять своим принципам и не откажешься… Оставайся самим собой… И будь Левитаном этой богом забытой Юрмалы… И помни, что пейзаж сейчас как никогда в Европе ценим, и поверь, скоро придет время, когда Левитан будет стоить в пять раз дороже Гогена…

– Гоген – это искусство снобов, Левитан же… Впрочем, тебе, жиденку, никогда не понять русскую душу… – Дарий поднялся и пошел в туалет. Его качало и заносило. И, уже стоя над унитазом, услышал слова Боруха:

– Могу тебя обрадовать: несмотря на твое хамство и дремучий шовинизм, покупаю всю твою мазню, хотя, если честно… Если честно, я видел живопись и покруче… Но у меня принцип: где бы я ни был, домой возвращаюсь с каким-нибудь, вроде тебя, художником. Даже если он ни черта из себя не представляет…

Дарий не обиделся. Его поташнивало, и ему было все равно, что о нем думает в общем-то симпатичный ему Борух. Позвонила Пандора и спросила, когда он вернется домой. Потом она еще, и еще, и еще давала о себе знать… наконец она сказала то, что для него не было очень большим секретом: «Ты всегда был последним мерзавцем и таким, наверное, навечно и останешься… Пожалеешь, будешь кусать локти, но будет поздно…» Но ему было не до вечности… Выключив телефон, он отправился в ванную, где, нагнувшись над унитазом, начал блевать. Натужно, со стеснением, чтобы его не услышали хозяева.

Выходя из ванной, он увидел во второй комнате раздевающуюся Клеопатру и тут же вспомнил о Пандоре. Устыдился, а взглянув на часы, ужаснулся – без пятнадцати три… Глубокая осенняя ночь. Надо бы позвонить…

Дария оставили на диване, с которого, через проем дверей, хорошо было видно, чем занимаются в другой комнате Борух с Клео… Ну конечно же, это был кошерный секс. Из окна, что с правой стороны, прямо им в изголовье, светила луна, и потому каждое их движение… Впрочем, все старо как мир, тем более, подглядывать, будучи гостем, непристойно. И Дарий, натянув на себя одеяло, пахнущее дезинфекцией, попытался угнездиться на чужом ложе.