– Черт, неужели нельзя просто сказать то, что хочешь сказать, и свалить отсюда? У меня тут леска запуталась.
Лисбет закатила глаза и вздохнула:
– Леска у него запуталась. Да уж, не сомневаюсь!
– Да о чем ты?
– Ты вправду хочешь знать, о чем я?
– Я весь внимание. Весь обратился в слух.
– Недоумок ты, Бледнолицый.
– Недоумок? Это почему?
Лисбет опять закатила глаза и зевнула. Тут только я заметил, что на зубах у нее скобки. Может, из-за них она и стала на себя не похожа. Мне вдруг стало ее жалко. Просто-напросто жалко. Другая гимназия и скобки. Чертовски хреновая парочка.
– Потому что заставляешь Хайди ждать, сладкий мой. Ждать и ждать. Она так и будет ждать понапрасну, а? Тогда я скажу ей, что она может поискать себе нового парня, чуток пошустрее.
– Она просто ушла.
– Ушла?
– Сидела на балконе. А потом ушла. Ни слова не говоря. Ушла, и все.
Лисбет подошла ближе, прищурилась:
– Ты и впрямь совсем дурак.
– Та-ак. Значит, я и сладкий, и дурак, и недоумок?
– Да это почти одно и то же, если хочешь знать.
– Надо быть дураком, чтоб быть недоумком?
– В народной школе вы размножение не проходили? Иной раз девчонки уходят без предупреждения, понимаешь?
Я показал на ее рот:
– Ты испортила зубы?
– Насмехаешься, Бледнолицый?
– Вовсе нет. Незачем стыдиться, что надо носить скобки.
– А кто про это говорил? Что надо стыдиться из-за скобок?
– Да, собственно, никто.
– Собственно, никто? Тогда зачем ты говоришь?
– Я не говорил. Я сказал, что незачем стыдиться скобок. То есть совсем наоборот.
– Тогда кто-то наверняка говорил, что это стыдно. По-твоему, носить скобки стыдно?
– Вовсе нет. Тебе к лицу. Скобки, я имею в виду.
– Если я буду помалкивать, никто их не увидит.
– Вот именно. А сможешь, Лисбет?
Она улыбнулась, и на миг рот стал похож на решетку.
– Я упала в ванной и треснулась подбородком о край раковины. Вся зубная гвардия наперекосяк. Придется ходить с этим дерьмом еще четыре недели.
– Ничего, ты наверняка выдержишь.
– Знаешь что, Бледнолицый?
– Я еще чего-то не знаю?
– По-моему, ты пишешь чересчур много стихов. У тебя от этого совсем шарики за ролики заедут.
Лисбет пошла к калитке. Остановилась там, оглянулась. Тут я увидел, до какой степени она потрепанная. Казалось, ей надо было отойти подальше, чтобы я как следует разглядел, что она потрепанная. Как сказала мама, она поблекла, подурнела. И не из-за скобок. Скобки лишь подчеркнули неприятные черты. Бросили ребячливый свет на испорченное лицо. Все одиночество в ней стояло на часах.
– У меня вечеринка в воскресенье. Придешь?
– Собственно, у меня другая встреча.
– Будь добр, приходи. Ради Хайди.
– В воскресенье они прилунятся.
– Потому и вечеринка, ясно?
– Посмотрим.
– Вот и хорошо. Только Ивера не приводи. Мы не хотим заразиться.
– Чем?
– Барачной болезнью. И у нас есть телевизор. Значит, придешь?
– Может быть.
Лисбет засмеялась и скобками послала мне воздушный поцелуй.
– Кстати, каждый разговор с тобой вдохновляет, Крис!
Я отвез велик к крыльцу, поставил там. Но не знал, куда припарковать себя самого. Не находил свободных мест. Хайди вправду ждала, что я приду? Или это выдумка Лисбет, к которой никто больше не приходил на день рождения? Я тонул в сомнениях. Выбор был слишком велик. Чем больше выбор, тем труднее на чем-нибудь остановиться. Сомнений не вызывало только одно: мне надо писать. Однако мир все время мне препятствовал. Люди так и норовили совать палки в колеса. И я опять жутко разозлился. Мне бы надо быть счастливым. Но счастье не самая сильная моя сторона. Личный мой рекорд – двадцать секунд счастья. Чуть ли не короче двух шестидесятиметровок. Этот рекорд я установил, когда написал первое настоящее стихотворение, то самое, про часы на Драмменсвейен, которое не позволил напечатать в «Женщинах и нарядах». Подумав хорошенько и подсчитав, я решил, что, пожалуй, счастье от известия, что они хотели его напечатать, длилось дольше, а ведь должно бы быть наоборот? Пожалуй, мое первое стихотворение останется последним. А что сталось с той свободой, которая захлестнула меня на пути сюда, на носу «Принца»? Она улетучилась. Даже записочки не оставила. Впредь мне надо держаться вдали от мира. Я ушел за дом и долго разговаривал сам с собой. Мама стояла на балконе.
– Значит, это Лисбет брала твой велосипед? – спросила она.
– Да. Почти.
– Почти?
– Да. Почти.
Мама козырьком приставила руку к глазам, чтобы лучше меня видеть.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу