Морин Джонсон - Пусть идет снег

— Пока ничего не испортили.

— Боже, я тебя люблю, — признался я.

— О!..

— «О» в хорошем смысле?

— В самом лучшем.

Я поставил латте на столик. Счастье светилось в моих глазах.

Быть мной — фигово. Быть мной в эту якобы чудесную ночь, когда за окном моей спальни намело почти двухметровые сугробы якобы восхитительного снега — фигово вдвойне. Если учесть тот факт, что сегодня Рождество, получится втройне фигово. Прибавьте к этому страшную, опустошающую тоску по Джебу — и динь-динь-динь! Колокольчик на верхушке фигометра звонил изо всех сил.

Все слушали «Джингл беллз», а я — «Фигли беллз». Замечательно.

Ну и фиговый же ты пудинг, сказала я себе. Скорей бы пришли Дорри и Теган. Я не знала, что за штука фиговый пудинг, но полагала, что это такое блюдо, которое сиротливо стынет на краю стола, потому что никто не хочет его есть. Он — как я. Холодный и одинокий. И комковатый, наверное.

Гррр. Я терпеть не могла жалости к себе и поэтому позвонила Теган и Дорри и уговорила их прийти. Но они до сих пор не пришли, и удержаться от жалости к себе мне не удалось.

Потому что я ужасно скучала по Джебу.

Потому что мы расстались всего неделю назад, и эта открытая рана саднила. И я сама была виновата во всем.

Потому что я написала Джебу (жалобное?) электронное письмо, в котором просила его, пожалуйста, пожалуйста, встретиться со мной вчера в «Старбаксе» и поговорить. Но он не пришел. Даже не позвонил.

И потому что, прождав в «Старбаксе» почти два часа, я возненавидела себя и свою жизнь так сильно, что потопала через автостоянку к салону «У Супер-Сэма» и в слезах упросила парикмахершу обчекрыжить мне волосы и покрасить то, что останется, в розовый цвет. Она так и сделала. Если я решилась на волосяное самоубийство, ей-то до этого какое дело?

Конечно же мне было жалко себя: я была ощипанным розовым цыпленком с разбитым сердцем, и я себя ненавидела.

— Ну и ну, Адди, — сказала мама вчера вечером, когда я наконец вернулась домой. — Как ты их… укоротила… и покрасила. Твои прекрасные светлые волосы.

Я одарила ее взглядом «ой, ну пристрели меня теперь за это», и она в ответ наклонила голову с видом: «Не дерзи мне, милая. Я знаю, что тебе больно, но это не означает, что ты можешь срывать зло на мне».

— Извини, — сказала я. — Наверное, я просто еще не привыкла.

— Да уж… привыкать придется долго. А почему ты решила покраситься?

— Не знаю. Хотелось чего-то новенького.

Мама отложила в сторону венчик. Она готовила вишенки «джубили», наш традиционный семейный рождественский десерт, и от запаха вишневого пюре у меня защипало в глазах.

— Это случайно никак не связано с тем, что произошло на вечеринке у Чарли в прошлую субботу? — спросила она.

У меня покраснели щеки.

— Не знаю, о чем ты. — Я моргнула. — И откуда тебе известно, что случилось у Чарли на празднике?

— Милая, ты же каждую ночь рыдала в подушку…

— Неправда.

— И сутками зависала на телефоне с Дорри или с Теган.

— Ты подслушивала мои разговоры? — возмутилась я. — Шпионила за собственной дочерью?!

— Какое там «подслушивала», у меня просто не было выбора.

Я уставилась на нее, раскрыв рот. Притворяется доброй мамочкой в фартучке, готовящей вишенки «джубили» по семейному рецепту, а на самом деле… на самом деле она…

Ну, не знаю какая. Но подслушивать — плохо, мерзко, гадко.

— И не говори «сутками зависала», — прибавила я. — Ты слишком старая, чтобы так выражаться.

Мама засмеялась, и это разозлило меня еще сильнее, тем более что она уже не улыбалась, а смотрела на меня, как обычно смотрят мамы: «Она еще подросток, бедняжка. В этом возрасте всем нам разбивали сердце».

— Адди, милая, — проговорила она, — за что ты себя так наказала?

— О господи, ну кто такое говорит про новую стрижку? — сказала я.

И убежала в свою комнату, чтобы рыдать там в одиночестве.

Спустя двадцать четыре часа я все еще сидела в своей комнате. Я спустилась прошлой ночью, желая попробовать вишенки «джубили», и утром, чтобы открыть подарки, но удовольствия от этого не получила. Никакого волшебства и радости я точно не чувствовала. Да и вообще, честно говоря, больше не верила в волшебство и радость Рождества.

Я перекатилась на бок, взяла с прикроватной тумбочки iPad, выбрала плей-лист «Хмурый день», составленный из всех печальных песен на свете, и нажала «Пуск». Мой айПенгвин мрачно захлопал крыльями. Из пластикового корпуса планшета звучала песня «Влюбленные дурачки». [1] Оригинальное название «Fools in Love». Песня из альбома «АН Rise» (2005) современной американской певицы и автора песен Инары Джордж (Inara George). — Здесь и далее примечания редактора.