Он сказал это таким тоном, что Родионов понял: настаивать, просить бессмысленно, но было в его голосе и нечто другое, таящее угрозу, и в тот момент, когда волосатый, могучий Алтухов снова склонился над маленьким крючком-двойником и стал грубыми ловкими пальцами обматывать цевье коричневой шерстяной ниткой, — в эту самую минуту Родионов с ясностью осознал, что попал в ловушку и никогда не вырвется из страшной молчаливой тайги, сгинет, как сгинул по молодости и глупости радостный черный пес.
Он ушел в зимовье, лег на нары и пролежал так до самого вечера, слушал, как Алтухов готовит обед, и думал, что даже Алтухова видеть ему неприятно и он давно остался один в этом зимовье, в тайге, один на один со зверем.
Алтухов не приходил очень долго. Настала ночь, Родионов засветил лампу, но потом ему пришло в голову, что так он будет виден издалека, и он сидел в потемках, ни о чем не думая и ожидая невесть откуда избавления. Это ожидание было таким мучительным, что снова и снова он подходил к двери, проверял, хорошо ли она заперта, его била дрожь, он не мог ни лежать, ни сидеть и ходил по зимовью, как по загону.
Кто-то шел. Шел по тайге очень тихо, но слух Родионова настолько обострился, что он слышал, как проминается трава под лапами крадущегося зверя, как сломался сучок на сосне и качнулась ветка молодого кедра, шаги эти были ближе и ближе, он похолодел, а потом отошел к двери и встал рядом с ней. На крыльце кто-то затопал, стал срестись в дверь и греметь засовом.
— Кто там? — вырвалось у Родионова из самой гортани.
За дверью не откликались.
— Саша, это ты?
Дверь наконец открылась, и в темноте Родионов увидел, как в дом, нагнувшись, ввалился Алтухов и, ни слова не говоря, прошел к нарам.
— Почему ты не отзывался?
Алтухов посмотрел на него и медленно, точно с трудом выговаривая слова, произнес:
— А кому еще быть? — И Родионова пронзило от страшной догадки, от того, что он давно подозревал, но не мог еще осознать, а теперь отчетливо увидел — Алтухов и был тем молчаливым зверем, бродившим по тайге и искавшим случая его убить, уже убив несчастного пса.
Он лег на нары и не спал до самого утра, караулил спящего оборотня, и весь следующий день, когда Алтухов почему-то остался дома, старался вести себя так, чтоб не повернуться к нему спиной. Родионов находил все больше подтверждений своему открытию: что-то неуловимо изменилось в Алтухове, он делал то же самое, что делал всегда, — готовил еду, вытаскивал хариусов, быстро засаливал их и уже через два часа ел почти сырыми, в жару, отфыркиваясь, купался в озере, и во всех его движениях таился хитрый, оборотистый зверь. Этот зверь был расчетлив, как человек, и равнодушно туп, как комар, он был создан природой, чтобы убивать, ломать кости, но был пока сыт и потому не трогал уже давно уготованную ему жертву.
Иногда Родионову закрадывалась мысль, что у него помешался рассудок, оцепенел от страха мозг и нужно стряхнуть с себя наваждение, но эта мысль едва мелькала и исчезала, уступая место таежному чутью. И больше всего его пугало теперь, как бы Алтухов не догадался, что он раскрыт, и тогда зверь мигом расправится с человеком. Он совсем не спал теперь по ночам, почти не выходил из дома, и лишь когда Алтухов исчезал в тайге, Родионов выскальзывал на улицу и снова возвращался в зимовье, ел холодную тушенку и запивал ее сырой водой.
От бессонных ночей его шатало, слезились глаза, он чувствовал слабость во всем теле и все меньше осознавал самого себя, кто он и где находится, как здесь очутился и как называются предметы, его окружающие, но зато теперь он на расстоянии чувствовал любое движение оборотня и был готов его упредить. Он давно сбился со счета времени, не думал больше ни о больших городах, ни о других людях, но однажды в знойное послеобеденное время, когда Родионов лежал на нарах и краем глаза следил за тропой к дому, в зимовье вошел Алтухов и впервые за много дней обратился к нему:
— Завтра будет вертолет. — И Родионова, прежде чем из этих слов он извлек мысль, обожгло предчувствие крови.
Эту последнюю ночь он опять не спал, но иногда впадал в дремотное, зыбкое состояние, потом испуганно поднимал голову, прислушивался и вдруг увидел, как на соседних нарах зашевелилось тело. Оборотень приподнялся, вышел из зимовья и перед этим внимательно посмотрел на притворившегося спящим Родионова.
«Он все понял», — пронзило Родионова.
Он встал, и теперь в его действиях не было никакой лихорадочности. Родионов делал все хладнокровно: снял со стены ружье, висевшее над изголовьем соседних нар, взвел предохранитель и положил ружье рядом с собой.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу