Алексей Варламов - Все люди умеют плавать (сборник)

Однажды за столиком в столовой она услыхала разговор двух теток. Говорили о том, что в последнее время в роддомах все чаще отказываются от детей.

— Да я таким сучкам не знаю, что бы и делала. Штамп бы хоть в паспорте какой ставила. Пусть люди знают.

Тетка показалась ей (или так захотелось, чтобы показалась) похожей на его мать, и она с размаху выплеснула ей в лицо чай.

То ли чай был очень горячий, то ли тетка не из простых, но ей дали пятнадцать суток за хулиганство, и когда она снова вышла на работу, бригадир укоризненно сказала:

— Что же ты? А мы тебе ордер хотели дать в следующем квартале. Теперь придется ждать.

Прошло несколько лет. Квартиры ей по-прежнему не давали, потому что жилищное строительство пошло на убыль, зато появилось много кооперативов, малых предприятий и частных фирм, и стало больше заказов.

Однажды она работала на квартире у одного богатого армянина. Армянину было за шестьдесят, жил он один — семья его осталась в Армении, и когда он предложил ей поселиться у него, она согласилась.

Он относился к ней очень заботливо, давал без счета денег и в постели своей нежностью и беспомощностью напоминал студента. Он ничего не спрашивал ее о прежней жизни, и она была ему за это очень благодарна. Порой ей даже хотелось рассказать ему о том, что в Москве у нее остался ребенок, и какие бы богатые подарки она ни получала, как бы он ни баловал ее, она все равно несчастна и ни на минуту не забывает того, что с нею случилось в апрельский день, когда она вышла из роддома одна. И чем больше проходило времени, тем больше это в ней болело. Но она сдерживала себя и точно чего-то выжидала, а потом, в каком-то бессознательном порыве, собралась и, не сказав ему ни слова, поехала в Москву.

В Москве она разыскала свою бывшую соседку по общежитию. Соседка получила квартиру в новом микрорайоне за кольцевой дорогой и жила вместе с дочкой, потому что тетка умерла. Дочке было уже двенадцать лет, она смотрела на все вокруг исподлобья и называла свою мать по имени-отчеству и на «вы». Переучивать ее соседка не пыталась.

— Пускай, если так привыкла.

А она, как когда-то давно, смотрела на нее и думала, что так бы не смогла.

Каждый день она уезжала в центр и ходила вокруг того дома. Но их увидела только на третий день. Он был в матроске, на трехколесном велосипеде — точь в точь как мальчик на фотографии, только немного бледный и худенький. А рядом неотступно следовала та — его мать. И по тому, как она глядела по сторонам, как не сводила с него глаз и не отпускала от себя, она поняла, что его мать все эти годы боялась и ждала ее.

Мать сильно постарела, была плохо одета, и она поняла: овдовела, живет на маленькую пенсию, еле сводит концы с концами, и очевидная старческая бедность вызвала у нее злорадное чувство. А вместе с ним воскресла ненависть — она слишком хорошо все помнила и не могла, не хотела ничего забыть. Ни того разговора в послеродовой палате, ни как несколько недель сочились молоком и болели груди, как она сцеживала это молоко и выливала. И когда она вдруг услышала, как ее четырехлетний сын назвал эту злобную старуху мамой, все в ней сжалось.

Но теперь она была хитрее. Она дожидалась своего часа и дождалась. Его мать пошла вместе с ним в магазин. Давали дешевое мясо, выстроилась очередь, он закапризничал и стал проситься на улицу, и та разрешила ему выйти на крылечко.

Он выбежал из магазина, и тогда она подошла к нему и позвала:

— Сыночек!

Он не откликнулся, и она, взмолившись неведомо кому — ну должен же был он ее узнать, — повторила:

— Сыночек, подойди к мамочке. Мамочка тебе шоколадку купила.

При виде шоколадки в глазах его что-то зажглось, но он засопел и очень серьезно сказал:

— Мама в магазине в очейди стоит.

— Нет, — сказала она. — Это не твоя мама. Твоя мама я. Я просто потеряла тебя сначала и очень долго искала.

Он молчал.

— Поедем домой. У нас с тобой очень красивый дом. Там много игрушек, бананов. Ты любишь бананы, сыночек?

— Я гйуши люблю.

— Там и груши есть.

Он все еще стоял на месте, а она, чувствуя, что сейчас его мать может выйти из магазина, подбежала к первой попавшейся машине и судорожно прохрипела:

— На Курский!

— Да не собираюсь я туда, — нервно ответил молодой водитель.

— На Курский, — повторила она, расстегивая сумочку и высыпая на сиденье деньги.

— Все что угодно, — сказал армянин, — но это невозможно.

Она смотрела на него, мокрая от слез, а он упрямо качал седой головой.