Валерий Зеленогорский - В лесу было накурено... Эпизод I

Страшная ясность приходит с опытом, когда мы оцениваем наши отношения по прошествии времени. Я помню, как трудно мне было уйти из брака, сколько было терзаний, сомнений и просто страха, как оно будет. Так вот мне вспоминается эпизод после первого развода.

Прошло несколько лет, и оказался я в своей квартире, где прожил 11 лет, где каждый угол и поворот был мне известен до молекул. Я стоял на кухне, которую сам ремонтировал, опираясь на холодильник «Бирюса», и видел перед собой чужую женщину, говорящую мне что-то. Я поймал себя на том, что ничего не помню из этой жизни – ни дня, ни минуты, ничего. Отношений нет – ничего нет, но остаются дети, которые разорваны наполовину, и с этим ничего нельзя сделать: с этим нужно жить, и долг родителей смирить свою ненависть ради них, пока они сами не станут такими же.

В поисках прекрасного я существовал недолго. В нашем НИИ, где работы было мало, а людей много, очень сильны были два пульса: разгул духовного общения и соответственно переход из духовной фазы в чувственную. В нашем отделе, основной функцией которого была автоматизация производства, были очевидные успехи. Я занимался всеобщей компьютеризацией металлообработки, немного раньше Билла Гейтса, но, увы, нашу ЭВМ еще не изготовили, видимо, боялись, что мы получим допуск к стратегическим секретам. Учитывая, что в нашем отделе русских не было, я понимал наше руководство. Нашей Силиконовой долиной был подшефный колхоз, где мы проводили минимум пять месяцев в году, где нас, как китайскую интеллигенцию, перевоспитывали в деревне. В этом было и определенное преимущество. Уезжаешь из дома на две недели – свежий воздух, молоко, физические упражнения в позе, вызывающей волнение плоти. Каждый вечер легкие фуршеты с портвейном и полный Декамерон. Моя Софи Лорен на поле подсолнухов охуела от моих рассказов и постепенно сдала все позиции – от моральных обязательств перед мужем и страха общественного порицания. Сегодня, для того чтобы уговорить девушку словами без подношений и выездов, требуются максимальные усилия. В ревущие восьмидесятые, кроме слов «заведующий сектором НИИ», мы могли предложить только любовь и духи «Клима» на 8 Марта в двух экземплярах, жена тоже человек. Были проблемы в праздники и выходные, тут была задача из задач. 30 декабря Новым годом не считается, а 31-го уйти из дома не мог даже законченный подлец. Но всему приходит конец; в один прекрасный день ты говоришь все, или тебе говорят все, и ты уходишь за дверь. Новая любовь, съемная квартира, денег не хватает, но костер горит, и ты уже летаешь во сне и наяву. Как-то, будучи в Москве, мой коллега из московского НИИ, зная о моих реалиях, предложил работу в своей конторе, но я должен был решить вопрос с пропиской. Терять мне было нечего, решил попробовать изменить свою участь. Крепостное право в России отменили в 1861 году, но большевики в 1917 году решили, что люди должны перемещаться организованно: в лагеря, на целину, в ссылку, а так, индивидуально, куда захочешь, не могли. Была единственная схема – это фиктивный брак. Этот институт существовал, но требовал значительных материальных затрат. Можно было прийти в синагогу, где специальные люди решали эти проблемы. Основные клиенты были люди, желающие выехать на Запад на плечах детей израилевых. Эти люди платили деньги, и их переводили через египетскую тьму социализма в благословенную землю обетованную. Мне это было не надо, и мы пошли другим путем, как говорил один мужчина из г. Симбирска. Один раз мне мой знакомый передал фотографию и телефон девушки, сидящей в байдарке, с косичками и милой улыбкой. Фотография была довольно потрепанной, но я не придал в тот момент этому большого значения. В очередной командировке я позвонил по телефону данной девушке и честно предложил фиктивный брак на ее условиях. Времени у меня было мало, поэтому я хотел встретиться немедленно и обсудить все вопросы. Она сказала мне, что это так неожиданно, ей надо подумать и мне следует написать ей о себе. Я сказал, что в письмах не силен и могу быстро изложить ей все при личном контакте. Уломав ее, я приехал к кинотеатру «Казахстан», где и была назначена встреча одиноких сердец. Большого движения там не было, и после назначенного времени вокруг меня я заметил кружащую тетку лет сорока в нарядной одежде, отдаленно напоминавшую фотографию байдарочницы двадцатилетней давности. Она сделала пару кругов и подошла ко мне – видимо, визуально я не вызывал отторжения. Я сразу предложил ей свой вариант, не скрывая своих мотивов. Байдарочница спросила меня, кто я, какой породы и т. д. Мне стало понятно, что девушка под данным предлогом ищет себе настоящего мужа, она была на этом рынке уже двадцать лет, но я жениться на ней не собирался, хотя не платить было привлекательно, но я был уже обручен и страстью не пылал. Она в конце нашей встречи спросила, почему я так рвусь в столицу, на что я честно ответил, что хочу каждый день ходить на «Таганку» и завтракать сырковой массой с изюмом. Она была возмущена! Неудача не повергла меня в отчаяние. У меня была знакомая администратор гостиницы, где я, приезжая в Москву, проживал в десятиместном номере; мы с ней дружили и читали одни книги. Она порекомендовала мне свою знакомую, которая согласится на это дело. Свидание состоялось на Чистопрудном бульваре в жаркий июньский день около индийского ресторана «Джавалтаранг», было такое яркое местечко! Сейчас там безликий фитнес-центр с тухлым рестораном. Там шла бойкая жизнь: на первом этаже собирались маргиналы из молодежи наркоманской ориентации. Они пили кофе с кардамоном и ели индийские пирожки типа «самсы». Второй этаж был крупным рестораном индийской кухни, где гарцевали миниатюрные индусы и наши девушки, которых не пускали в «Националь», второй эшелон плотского сервиса. Девушка моя пришла и сразила меня наповал своими более чем яркими формами. Я был в легкой рубашке, а выносить бутылку надо было скрытно. Я одолжил у моей гренадерши ее цветной пиджачок, подвернул рукава по тогдашней моде и стал в проходе ждать гонца в буфет. В ресторане в то время был последний блок, который имел решающее значение для тех, кто искал приключений. Этот период был самым неистовым: кто не успевал определиться, был третьим лишним. Прямо расположился большой стол с женским населением, видимо, из соседней организации, отмечающей день рождения замглавбуха. Все были разобраны, а именинница была не востребована. Я целый день был на ногах и ее красноречивое предложение присесть к ней за стол принял в надежде немного отдохнуть. Ноги гудели, и предложение слиться в быстром танце меня напрягло. Я тактично отказался. Эта толстожопая мегера окатила меня ледяным взглядом, посмотрела внимательно на мой легкомысленный пиджачок и сказала: «Пошел вон, гомик!» Я встал, не пытаясь доказать ей, что я иной. Скоро принесли бутылочку, и мы пошли ко мне в гостиницу отметить нашу помолвку. Выпив два стакана, девушка с веслом рассказала о своей немудреной жизни, о своем любовнике из издательства (который впоследствии стал депутатом всех созывов и звездой всего парламента). Я внимательно слушал ее, и она сказала, что ехать за город уже поздно. Я понял, что наступает момент истины: наше каноэ притечет в мою койку, и тогда наш союз будет крепче, чем я запланировал. Ни капли не сомневаясь, я возвел барьер и восстановил статус-кво. Вскоре я произвел желаемое и рассчитался с ней. На «Таганку» я с тех пор не хожу, сырковую массу мне не разрешает есть жена. Вторая жена оказалась самой лучшей. Две встречи, бракосочетания и развод, а между этими деталями сплошное удовольствие и добрые воспоминания.