Валерий Зеленогорский: В лесу было накурено... Эпизод II

Вот такие истории мы читали в журналах «Корея» и «Корея сегодня», ну где Корея, а где мы.

Перед трибуной меня взбодрили парой ударов по щекам, и на минуту я пришел в сознание и даже пытался ответить на возглас трибуны «Да здравствует советская молодежь!». Я почувствовал, что это обращение лично ко мне, и попытался крикнуть «Ура!», но не вышло, организм исторг только остатки из желудка. Так и захлебнулась в моей блевотине моя комсомольская юность.

Мы миновали трибуну, дошли до угла, там стояли грузовики для сбора флагов и плакатов, там бросили всех: меня, членов Политбюро, флаги и прикрепленные цветы на палках, которые только что были очень востребованы. Люди пошли допивать по домам, я лежал на траве в тени грузовика: ног я не чувствовал. Вечером я ковылял на убитых туфлях с начисто сбитым верхом, носки тоже были стерты до ногтей, мама положила меня спать.

В юности мне трудно было определить, кто я есть. Я не мечтал о подвигах, о славе – обычный молодой человек с заниженной самооценкой. Мне никогда не нравились очень красивые девушки, за которыми все ухаживали. Я понимал, что в условиях жесткой конкуренции я проиграю уже на старте. В спорте я достижений не имел: в пятом классе я пробовал заниматься боксом и освоил технические приемы, но в первом спарринг-бою получил по зубам и ринг потерял меня вместе с двумя зубами, оставшимися на полу рядом с моим телом. Потом был волейбол, где меня взяли не сразу, но целый год я тренировался дома, и на следующий год в секцию меня взяли. Я приходил раньше всех, был усердным. Самым большим достижением в спорте я считаю двухлетнее исполнение обязанностей старосты секции. Я неуверенно чувствовал себя в воздухе над сеткой, терялся, а на земле, где я мог быть защитником, тоже получалось не очень из-за отсутствия командного духа и крайней неспособности к силовым единоборствам. Мы, евреи, народ сухопутный, морями ходим редко, т. е. один раз – но как!!!

К пятнадцати годам со спортом было покончено. Остались только книги, которые замещали все. Читая их, я был и Гераклом и Прометеем; читал я много и жадно, библиотека была рядом с домом на фабрике, где работала моя мама. Подбор был в ней отличный: библиотека комплектовалась с 30-х годов, пережила войну, имела в своих фондах дореволюционные издания издательства «Академия», издательства Сытина, была даже полка со стенографическими отчетами ленинских съездов ВКП(б) с прямой речью Бухарина, Троцкого и других врагов народа. Это я читал, пользуясь благорасположением заведующей, с которой я дружил всю жизнь и которой я обязан хорошим вкусом. Учебу я не любил, одноклассников тоже – я всегда противопоставлял себя коллективу, отличался крайним индивидуализмом и не раз был осужден пионерским и комсомольским сообществом за барское отношение к классу, а потом и группе в институте. Единственное, что мне нравилось в школе, – это вечера с танцами в актовом зале под прицелом школьных учителей. Девушки стали интересней книг, и пора было переходить от теории к практике. Юноша я был робкий, в плейбоях не ходил, талантов не имел: котировались спортсмены и бандиты, а остальные не очень. Но героев было мало, а свободные девочки, которым не достались герои, довольствовались серыми мальчиками в толпе, одним из которых был и я. Особым успехом пользовалась девушка рубенсовского типа по фамилии Ширякова. В свои пятнадцать лет она имела крупные формы, но лицом «Мадонной» Рафаэля не была, совсем наоборот. Все шептали, что она трахается с физруком, и это влекло к ней многих. Особо ценились танцы: медленные, танго, желательно без слов, чтобы не отвлекаться от обмена энергией со звездой танцпола. Она была нарасхват; ее хватали и тащили в круг, где она разрешала себя обнимать. Были мастера, которые успевали в танце подержать ее за грудь размером с пол-арбуза, при этом она смеялась, как лошадь. Я умирал от желания, но очередь никак не подходила, и тогда я пошел на хитрость. На школьных вечерах того времени была такая форма коммуникации – игра под названием «Почта». Выбиралось два почтальона, которые носили записки от мальчиков к девочкам и наоборот. Я написал записку нашей Памеле Андерсон, где воспел в стихах, подражая Маяковскому, ее перси, и написал все это в форме жесткой эротики, на грани порнографии, с рисунком, достойным стен мужского туалета. Письмо было анонимным, но девушка провела исследование возможных корреспондентов: спортсмены и хулиганы были отброшены, из ботаников она выбрала меня и не ошиблась. Ближайший «белый танец» был для меня, как первый бал для Наташи Ростовой. Я боялся, что девушка идет ко мне, чтобы дать в морду, но душа женщины – потемки: она пригласила меня, обняла, как Мадонна младенца, и я поплыл, обняв ее руками и ногами. Мир открылся для меня: вот я на зеленом лугу, дою корову с лицом Ширяковой, и капля спермы звенит в ведро. В школе был специалист по сексу Коля Морозов, он был опытным человеком, известным рассказом, что в 13 лет в деревне он потерял девственность с помощью двоюродной сестры, студентки пединститута. Коля объяснил мне, что мужчине на всю жизнь отпущено ведро спермы, так вот в первом танце туда упали первые капли. Музыка кончилась, и я вернулся в действительность с мокрыми трусами и вспотевший от напряжения. Отдохнув от пережитого, я послал следующее письмо прелестнице с предложением встретиться и продолжить дойку. Письмо было доставлено, и я получил ответ, что завтра в семь часов меня хотят видеть возле театра. Была зима, я считал себя неотразимым в пыжиковой шапке, которую мне отдал папа на первое свидание. Он очень гордился ею, и дополнительно к шапке я надел плавки, чтобы моя эрекция не была столь очевидной. Я пришел раньше и нервничал, не представляя, как это пройдет. В 19.30 я вглядывался в даль, автобусы подъезжали, но ее не было. Через минуту, в апогей моего ожидания, я получил сокрушительный удар по голове; в результате тело взлетело и приземлилось моментом на снег, драгоценная шапка улетела в другое измерение и там же осталась. Несколько ударов ногами в область, прикрытую плавками, завершили встречу с любимой. Коварство в любви было для меня новостью. Моя девушка поделилась со своими друзьями-хулиганами о моем непристойном предложении, и они решили восстановить поруганную честь девушки, а заодно, в качестве бонуса, они получили шапку нашей семьи, обезглавив одним ударом меня, папу и старшего брата.