Ладислав Баллек - Помощник. Книга о Паланке

Ланчарич, может быть, и дальше продолжил бы приветственную церемонию, как это любят делать парни из таких вот городов, но это оказалось невозможно. Железнодорожник Канта, потрясенный обилием роскошных яств и сливянки, не смог удержаться и двинулся прямо к столу, так что Воленту хочешь не хочешь пришлось закруглиться, чтобы потный косолапый железнодорожник не накинулся на угощение раньше тех, для кого был накрыт стол.

Следующий сюрприз ждал их в квартире. Все комнаты пахли свежей краской и были обставлены необходимой мебелью. В загончике в хлеву хрюкали два откормленных поросенка, а на соломе сидел связанный гусь.

Речан только мялся с ноги на ногу, держась за лацканы пиджака. Речанова, ошеломленная увиденным, тщетно пыталась сохранить степенность и солидность, всякий раз, когда ей хотелось выразить что-то, она только смешно махала руками.

Волент Ланчарич был мужик ловкий и балагур. Бездействие и бедность, которые он изобразил прошлый раз, были просто симуляцией. Оказалось, что Кохари, бывший его мастер, много при бегстве за границу увезти не мог и Волент припрятал всю мебель и оборудование. Кое-что уволок в огромный погреб под домом, куда зимой набивали в опилки лед из реки, часть утвари вынес на чердак и закидал мусором, барахлом и сухим голубиным пометом. И когда Речан уехал за семьей, он взялся от скуки, хотя с долей нетерпения, красить квартиру, а покончив с этим, вынес мебель и всю утварь во двор, высушил, вычистил, вымыл, покрасил и поставил на прежние места. Все это доставляло ему огромную радость, будто на этот двор, где он вырос, возвращалась прежняя жизнь. По ночам он облазил на окрестных улицах брошенные дома самых богатых горожан и приволок все, чего не хватало в квартире, и все, что ему приглянулось.

Когда железнодорожник ушел и, удаляясь, смолк грохот его тележки по тротуару и пьяное пение, Волент, как будто только того и ждал, запер ворота и сделал знак удивленному Речану, чтобы тот следовал за ним.

Они пошли через двор и бойню в сад.

Вошли в комнатушку Волента в пристройке. Ланчарич без лишних слов оттащил в сторону кровать, свернул половик, потом бумагу. Речан хоть и начал догадываться, но тем не менее был просто ошеломлен, когда приказчик открыл люк. В выстланной и наскоро обитой крепью яме лежали штуки разных тканей, военная и гражданская обувь, кожи, шубы, швейные машинки марки «Лада», «Зингер» и «Пфафф», четыре радиоприемника, патефоны, дорогие вина, жестянки с табаком, автоматический проигрыватель с большим шершавым диском, ножи, мясорубки, ящики побольше и поменьше, полные дорогого стекла, лекарств, часов, приборов, фарфора, зажигалок, карандашей, бумаги, старых монет и в придачу ко всему две картины и большая хроматическая гармонь.

— Да ты богач, — прошептал мясник со стесненным сердцем. Ему было страшно, будто он узнал о тяжком преступлении. У него сразу вспотели ладони и сперло дыхание. В ушах гудело, он инстинктивно попятился от ямы, сам не зная, то ли он брезгует, то ли боится, что свалится вниз головой прямо на фарфор и стекло. «Этак еще изрежешься, — мелькнуло у него, — весь ведь изрежешься, хотя… может, мне от этого бы и полегчало».

— Все это наше, — сообщил ему Волент, с гордостью открывая ящики. — Мы с Кохари выкопали эту яму еще во время войны, на всякий случай. И видите, мештер, она пригодилась. Как-то раз и говорит мне Кохари, дескать, такое бы пригодилось, а уж он с бухты-барахты не скажет, он перед этим, наверное, всю ночку думал, тогда уже от известий по радио было не до сна. Я сразу смекнул, как это надо сделать, потому что у меня, мештерко, в голове кое-что есть.

Речан растерянно молчал.

— Что скажете? Можно с этим начать торговлю, а?!

— Пожалуй, — промямлил мясник, отвечая на вопросительный и настойчивый взгляд приказчика. Вид у Речана при этом был неуверенный, и Волент, увидев его смущение, перестал улыбаться. Он вылез по железной лесенке из подпола, закрыл люк, разостлал бумагу, половик, кивнул головой, чтобы мастер помог ему передвинуть кровать, потом в раздумье сел на нее. Он, разумеется, заметил смущение Речана. Тяжело и устало поднялся, взял оттуда новую коробку виргинских сигар, угостил Речана и молча показал ему на кровать, чтобы тот тоже сел.

Махнув рукой, он начал тихо говорить. Пусть мештер, бога ради, не подумает, что все это он наворовал, нет, многое он выменял у солдат на водку, кое-что осталось от Кохари, остальное он приволок из брошенных домов. А что? Кто может упрекнуть его за это? Если бы он не спохватился, другие бы растащили, так уж повелось. Все так делают, сейчас никого этим не удивишь. Кругом полно бесхозных вещей, убеждал Волент своего мастера, добро в брошенных домах только гниет и портится от холода, дождя, детей, собак, кошек, крыс и мышей. В чем же его можно упрекнуть? Откуда он знал, как все обернется после войны? Нужно же было позаботиться и о себе самом! Кто знал, что сюда придет порядочный человек и не выгонит его? Куда бы он делся? На что бы стал жить? А? Ведь у него здесь никого нет, Кохари сбежал… Пусть мештерко не думает, что он врет, он говорит истинную правду, и, если бы у него совесть была не чиста, разве он открылся бы ему? И он ведь прячет это не для себя, хотя мог бы. Он бережет это на обмен, как сейчас все торговцы делают, то есть, собственно говоря, для него, Речана, и его семьи. Знает мештер местную ситуацию? За деньги он немногое получит, вернее, не получит ничего, ведь какой крестьянин захочет старых, довоенных бумажек?