Сайра Шах - Мышеловка

Пробираясь через каштановые рощи, Тобиас говорит:

— Ты только глянь сюда, Анна. Это следы исчезнувшей цивилизации.

Мы находим каменные террасы и небольшие каменные дома с обвалившимися крышами — целая деревня, затерявшаяся в зарослях подлеска.

— В этой деревне, должно быть, жила куча народу, — говорит он. — Интересно, что с ними произошло?

Мы переступаем каменные пороги и заходим в обрушившиеся дома.

— Они сгорели, — говорю я. — Все. Должно быть, здесь произошел страшный пожар. Интересно только, когда это было. Ох, Тобиас, пожалуйста, не делай этого — это очень опасно.

Тобиас спрыгнул внутрь одного из домов и сейчас ковыряется в куче битой кафельной плитки и обуглившихся деревяшек.

У меня перед глазами живо возникает видение: стена падает. Я пытаюсь вытащить его из-под обломков, но безуспешно. Мой мобильный не работает. Мне приходится бросить его в этой ловушке, а самой бежать за помощью. И он умирает здесь в полном одиночестве…

Я удивляюсь сама себе. Сердце мое бешено колотится, дыхание затравленное, ладони вспотели. Так предаваться панике вовсе не в моем характере. Вот до чего дошло: я не могу себе позволить потерять и его тоже.

— Смотри, — ничего не замечая, говорит Тобиас. — Чугунная печка. На ней стоит 1940. Эти дома не такие уж старые, какими кажутся.

— Пойдем, Тобиас. — Я боюсь показать ему, как напугана. — Мне здесь не нравится. Давай выйдем обратно на главную тропу.

Дорога извивается мимо небольшого соснового леска, в котором стоит каменная хижина и памятник погибшим во время Второй мировой войны. Мы видим на обочине вереницу джипов. Выстроившиеся в ряд мужчины, одетые в странное сочетание камуфляжа и флуоресцентных жилетов, пристально смотрят в сторону леса с ружьями наизготовку.

— Это, должно быть, охота, — говорю я. — Может, нам нужно подойти и поговорить с ними?

От группы охотников отделяется одна фигура. К нам направляется Людовик, сверкая глазами из-под своей непомерно большой охотничьей шляпы.

— О чем вы думаете, подходя так близко к ружьям? Это очень опасно! Вокруг вас вовсю идет охота! А на вас даже нет светящихся жилетов. Наши люди легко могли попасть в вас.

Тобиас, вечный миротворец, улавливает интонацию его голоса, не понимая смысла слов.

— Нет проблем, — говорит он. — Это круто.

Людовик набирает побольше воздуха, готовясь продолжить в том же духе, но затем смотрит на Фрейю, которая спит в перевязи, и говорит:

— Лучше я сам отведу вас домой. Я знаю, где расположились стрелки.

Мы быстро возвращаемся по своим следам, Людовик идет на пару шагов впереди, Фрейя болтается в перевязи вверх и вниз.

— На кого вы охотитесь? — спрашиваю я.

— На дикого кабана. В этих лесах их полно. И олени тоже есть. Они представляют угрозу. Их нужно отстреливать.

— Конечно, — говорю я, чтобы его успокоить.

Он подозрительно смотрит на меня.

— Иностранцы испытывают отвращение к охоте.

— Это не обо мне, — вру я. Похоже, я собираюсь несколько поступиться своими принципами. — Я шеф-повар и люблю готовить дичь.

Впервые он кажется заинтересованным.

— Шеф? У вас свой ресторан в Англии?

— Я работала в чужом ресторане. Мой муж считает, что когда-то мне следует открыть свой ресторан в Ле Ражоне. Возможно, охотники могли бы поставлять мне дичь.

— Хм. Может быть. Обожаю жаркое из дикого кабана…

— Что ж, тогда я когда-нибудь приготовлю его для вас.

— Хм-м.

Людовик немного оттаивает. Он уже не кажется таким напряженным, когда он ведет нас по тропе.

Он даже предлагает остановиться, чтобы посмотреть на долину сверху.

— Если я расскажу вам, как это все когда-то выглядело, вы мне не поверите. Террасы по всему склону до реки — оливковые деревья, виноградники, вишневые сады. Оросительные каналы. Каштановые рощи. Вся земля ухоженная и чистая. Война все это поломала. Люди были вынуждены уезжать отсюда, чтобы найти работу. Они больше не вернулись. А мы, те, кто остался, не можем бороться с разрастающимися вереском и ежевикой. Бóльшая часть этой земли сейчас — это просто maquis [26] , заросли кустарника, которые годятся только для жизни диких кабанов.

Он смотрит на холмы и долины глазами, которые видят в них не только неиспорченное очарование, каким все это представляется мне, а что-то совсем другое.

— Природа возвращается, — наконец произносит он. — Природа сильная. Но она нуждается в том, чтобы ею управляли. А мы… мы стали старыми и слабыми.

***