Сайра Шах - Мышеловка

— Ладно. Ты можешь получить свои деньги обратно на входе.

Я озадачена.

— Но… я ведь ничего не платила !

Моя мама триумфально подбрасывает в воздух свою кулинарную лопатку и через два оборота ловко ловит ее.

— Именно это , дорогая моя, я и хотела сказать. А теперь забирай то, что ты внесла в это дело, и закрой рот.

В какой момент мы с моей мамой стали такими разными? Что она мне такого сделала, что я на нее все время обижена? Она любила меня клаустрофобно. Кричала только изредка. Делала, что могла. Ничего похожего на то, что задумала я: бросить своего ребенка. Если бы существовал утешительный приз самой плохой матери в истории, я точно должна была бы стать одним из кандидатов на его получение. Вот я какая с моей дочкой, которую всегда хотела, а теперь на входе хочу получить назад мои денежки.

Тобиас самостоятельно даже не в состоянии сварить себе яйцо. А что говорить о моей маленькой Фрейе, которая одна в больнице? Только Богу известно, каким тяжелым может быть ее состояние к этому моменту.

— Я должна вернуться, — говорю я.

***

Я в аэропорту, жду своего самолета обратно на Монпелье. Я обошла стороной бар с гамбургерами и пью кофе в заведении, которое входит в сеть новомодных ресторанчиков. На стенах развешены плакаты со звездами музыки, а столики сделаны из формованной пластмассы в стиле «ретро».

Вокруг себя я вижу таких же хорошо одетых деловых женщин, с которыми накануне столкнулась в клинике ЭКО, только эти пичкают из ложечки маленьких детей, скармливая им пюре домашнего приготовления, или пытаются угомонить своих трехлетних сорванцов, которые бешено носятся по всему залу. Если бы Фрейя оказалась такой, я могла бы быть одной из них.

Даже в этот ранний час эти женщины модно одеты и накрашены. Они по-прежнему переживают о том, что о них подумают люди. Они никогда не испытывали ударов судьбы, потрясших их до основания или доставших до глубины души, до самой сути, пока жизнь не заставит их понять, из чего она у них сделана, эта суть.

Я сижу и наблюдаю за женщинами, которые прихлебывают капуччино и болтают о пустяках, дожидаясь своих рейсов, чтобы улететь на выходные. Их жизнь кажется поверхностной и скучной, а их нормальные здоровые дети — гротескными и неуклюжими.

Мой ребенок и моя жизнь экстраординарны, оба.

Звонит мой мобильный. Это из клиники ЭКО.

— Результаты ваших тестов проходят, — говорит медсестра. — Вы можете подъехать завтра, чтобы обсудить дальнейшие действия.

— Все это хорошо, спасибо, — говорю я. — Но, в конечном счете, ребенок мне не нужен. Я выяснила, что один у меня уже есть.

***

Вестибюль центральной больницы Монпелье. Условный рефлекс — совсем по Павлову — на предчувствие беды, как в первый день в школе. Я очень хорошо знаю дорогу в детское отделение. Здесь направо и в лифт, наверх. Но в каком состоянии будет Фрейя? Без сознания, вероятно. Полная тишина, только чавканье насоса, поддерживающего ее жизнь. И Тобиас, злой и по-прежнему обвиняющий во всем меня.

В последний момент до меня доходит, что я вновь собираюсь отказаться от намеченного. И ненавижу себя за это.

Я разворачиваюсь и выхожу из больницы.

Мне невыносимо страшно сталкиваться с тем, с чем я должна буду столкнуться, что бы это ни было. Но заставить себя уехать я тоже не могу.

Некоторое время я брожу по ухоженному саду, мимо лужаек с грубой, стойкой к засухе травой, обсаженных слишком яркими сочными цветами.

Как-то само собой я подхожу ко входу в психиатрическое отделение, где лежит Лизи. За свой прошлый приезд мне удавалось пару раз навещать ее. Похоже, что ей тогда стало немного лучше; она упоминала, что хотела бы сходить к Фрейе.

Я поднимаюсь по трем ступенькам, ведущим к двери в отделение, и иду по арктическим коридорам. Робко постучав, я слышу знакомый голос Лизи:

— Войдите.

Когда я вхожу, мимо меня к выходу идет невысокая женщина с черными с проседью волосами. Лизи сидит на стуле у окна. Мы долго обнимаемся. Она бледна, но в остальном выглядит окрепшей. Я сажусь напротив нее и беру ее за руку.

— Лизи, ты выглядишь намного лучше, — говорю я.

Она застенчиво улыбается мне.

— Я должна сказать вам что-то важное, — говорит она. — Во-первых, я понимаю, что то, что я сделала, было глупо. По крайней мере все постоянно мне об этом говорят.

— А сама что ты думаешь об этом? — спрашиваю я.

— Я думаю… у меня такое чувство, будто то, что случилось со мной, произошло для чего-то . Как только я поняла и приняла это, вокруг меня стали происходить всякие забавные вещи.