Джон Ле Карре - Песня для зебры

— Грейс!

Повторяю ее имя несколько раз. Потом задаю ей вопросы — как ребенку, пытаясь успокоить, а не напугать еще больше. Что случилось? Нет, не сейчас, а в Богноре, когда вы были вместе. Я имею в виду, в первую ночь, когда Ханна якобы пошла в кино со старшими детьми. Да-да, в ту ночь.

— Это был сюрприз для тебя, Сальво.

Что за сюрприз?

— Она что-то для тебя записывала, какой-то аудиофайл, так она сказала, какую-то музыку, которая ей самой очень нравится и которую она хотела подарить тебе. Это был секрет.

Ну хорошо, и куда она отправилась записывать эту музыку?

— В одно место, про которое ей рассказал Войтек, где-то на холме, туда транспорт не ходит. Мы позвонили Войтеку в студию. Эти музыканты ненормальные, у них повсюду друзья, Сальво. У одного приятеля Войтека есть знакомый в Богноре, и Ханна пошла повидаться с ним, а я не должна была тебе проговориться, вот и все. Господи, Сальво, да что ж это такое творится-то?!

Я прерываю связь. Да-да, Грейс. Спасибо тебе. А сделав аудиофайл из пленок номер пять и шесть, Ханна загрузила его в компьютер, который, разумеется, был у Войтекова приятеля, и отправила по электронной почте Хаджу — для общего развития и чтобы помочь ему урезонить отца, которого он так почитает, да только зря она старалась, потому что операция к тому моменту уже вылетела в трубу, зато всякая шушера, подслушивающая и подглядывающая, все, кого я по ошибке считал друзьями, уже окружили ее, подкрадываясь, как хищники к добыче.

Чтобы обнаружить грешника, твердил брат Майкл, надо найти грешника в себе самом, и всего за несколько секунд мне удалось это сделать. Я подошел к шкафу, выудил из кармана кожаной куртки собственный мобильник, которым запретил себе пользоваться, за исключением голосовой почты, и включил его. Как следовало ожидать, у меня было только одно новое сообщение. Не от Пенелопы, не от Барни и не от Ханны. Сообщение оставил Филип. Говорил он не приятным, обволакивающим баритоном, а ледяным голосом, на который я и рассчитывал:

Вот номер телефона, Сальво. Звони в любое время суток. У меня к тебе предложение. Чем скорее позвонишь, тем лучше для всех нас.

Я тут же набрал номер, и мне ответила Сэм. Она назвала меня Брайаном, совсем как в старые добрые времена:

— У тебя есть ручка, Брайан, дорогой? А блокнот? Ну разумеется, вот и умница. Записывай адрес.

Признаюсь сразу: в последующие десять минут мои действия не отличались осмысленностью, и мое поведение то и дело менялось — от безрассудно-маниакального до рассудочно-деловитого. Не припоминаю, чтобы испытывал сильные чувства вроде горечи или гнева, хотя, судя по дальнейшему, подобного рода эмоции все же закипали под ватерлинией. Первая мысль — у меня их вертелось множество, и все первые — была о гостеприимной чете Хаким. Мы успели подружиться не только с ними, но и с их детьми, сорванцом Рашидом, в котором Ханна души не чаяла, и застенчивой Дианой, которая вечно пряталась за кухонной дверью, выжидая, когда же я пройду мимо. Поэтому я взял толстую пачку купюр из моего дурного богатства и вручил ее потрясенной миссис Хаким.

Моя следующая первая мысль основывалась на предположении, что вернусь я в этот дом не скоро, а то и вовсе не вернусь. Поэтому я позаботился о том, чтобы по возможности оставить комнату в идеальном порядке. Моя чистоплотность смахивает на навязчивую идею — Пенелопа с подачи Полы даже окрестила ее “анальным комплексом”. Так что я снял простыни с кровати, наволочки с подушек, взбил их, принес полотенца из ванной и, аккуратно увязав все грязное белье в узел, пристроил его в углу.

Особенно меня беспокоил вопрос, что надеть. Наглядным примером мне служила печальная участь Макси и его товарищей: им, очевидно, придется отныне на протяжении многих лет обходиться одной и той же одеждой. Поэтому я выбрал прочные вельветовые джинсы, старую добрую кожаную куртку, которая обещала еще долго мне послужить, кроссовки и вязаную шапочку, а рюкзак битком набил запасными рубашками, носками и трусами, запихнув туда же и несколько самых дорогих сердцу предметов, в том числе фотографию Ноа в рамке.

Под конец я извлек из тайника позади гардероба злополучную полотняную сумку и еще раз просмотрел ее содержимое, дабы убедиться, что двух пленок там и в самом деле нет. (А то слишком уж часто за последние двое суток вымысел и реальность играли со мной в поддавки.) И вот я закрыл дверь в наш с Ханной недолговечный рай, промямлил какие-то прощальные слова растерянным супругам Хаким и сел в такси, уже поджидавшее меня, чтобы доставить по адресу в Риджентс-Парк, куда меня пригласила Сэм.