Джон Ле Карре - Песня для зебры

За белыми тянется вдаль шеренга “футболистов”, около двадцати человек, — печальные черные тени. Ветераны, ни одного новичка, лучшие бойцы в мире. Я взволнованно пытаюсь разглядеть среди них Дьедонне или Франко: вдруг в неразберихе проваленной операции они каким-то образом угодили в самое пекло? С облегчением констатирую, что ни громадной туши старого воина-инвалида, ни тощего как скелет лидера баньямуленге не видно. Хаджа не ищу, что-то мне подсказывает, что его там нет. Комментаторы упоминают колоритную деталь: Макси — известный пока только как “предполагаемый главарь” — исхитрился в момент ареста проглотить свою сим-карточку.

Вернувшись в комнату, продолжаю изучать обои миссис Хаким. По радио передают интервью с парламентским заместителем министра иностранных дел.

— Наши руки кристально чисты, спасибо, что спросили, Эндрю, — сообщает она корреспонденту с резковатой откровенностью в лучших традициях новых лейбористов. — Правительство ее величества, поверьте мне, никакого отношения к происходящему не имеет. Ладно, допустим кто-то из них англичанин. Ну и что с того?! Прямо скажем, не думала, что вы настолько нас не уважаете. По нашим данным, это халтурная инициатива некомпетентных частных лиц. Только не надо изводить меня вопросами, чья именно, — я понятия не имею! Зато мне совершенно ясно, что операция проводилась дилетантами, а мы, за кого бы вы нас ни держали, все-таки профессионалы. И я, Эндрю, как и вы, выступаю за свободу слова! Спокойной ночи!

Макси обретает фамилию — одна из бывших жен увидела его по телевизору. Очень милый человек, из тех, кто никогда не взрослеет, сын приходского священника. Учился в военном училище в Сандхерсте, заведовал школой альпинизма в Патагонии, работал по контракту в Арабских Эмиратах, жизнерадостно щебечет она. Некий ученый из Конго, называющий себя Просветителем и подозреваемый в организации переворота, ушел в подполье. Интерпол ведет расследование. О лорде Бринкли, о его анонимном международном Синдикате, о планах по захвату рудников Восточного Конго — ни слова. О ливанских мошенниках, независимых консультантах и их друзьях — опять-таки молчок. Все они, надо полагать, играли в гольф.

Я лежу на кровати, слушая, как латунные настенные часы миссис Хаким каждые четверть часа отбивают время. Представляю себе Макси, прикованного цепями к позорному столбу. Светает, восходит солнце, а я все еще лежу и все еще без оков. Вот уже и семь утра, восемь. Часы усердно бьют каждые пятнадцать минут. Трель радужного телефончика.

— Сальво?

Да, Грейс.

Почему она молчит? Или она передает мобильник Ханне? Тогда почему Ханна не берет его? На заднем плане невнятый гул. Начальственный женский голос с североанглийским акцентом выкрикивает мужское имя. Что еще за Сирил Эйнли? В жизни не встречал ни одного Сирила и ни одного Эйнли. Где они? В больнице? В каком-то зале ожидания? Все эти мысли проносятся в моей голове за секунду-другую. Да что там — за долю секунды, пока тренированное ухо слухача принимает мельчайшие звуковые сигналы.

— Это ты, Сальво?

Да, Грейс. Это Сальво.

Ее голос звучит приглушенно. Может, она звонит откуда-то, где не разрешается пользоваться мобильными? Нет, я слышу и другие телефонные разговоры. Грейс прижимает трубку к губам, да еще рот ладонью прикрывает. И вдруг ее прорывает: слова льются безумным, безудержным потоком, который она не могла бы прервать, даже если бы захотела, а я не мог и подавно.

— Ее похитили, Сальво, одному богу известно, кто такие, я в полицейском участке, заявление подала, не могу долго говорить, они ее прямо на улице у церкви схватили, она была рядом со мной, мы только сплавили детишек, а Амелия под конец закатила истерику, и ее мамаша заявила, дескать, мы ей ребенка испортили, мы с Ханной шли вниз под горку, злые как черти на неблагодарную тетку, и тут машина останавливается, из нее два мужика выходят, один черный, другой белый, на вид обычные парни, Сальво, а за рулем женщина, белая, она все время смотрела вперед, даже головы не повернула, а черный парень подошел и говорит: “Привет, Ханна” — и вдруг обнял ее за талию, будто старый друг, и мигом втащил в машину, и они тут же уехали, а эта славная дама в полиции, она все спрашивала меня, какой марки была машина, и показывала разные фотографии, часами мурыжила, а Ханна, она мне даже слова не успела сказать, и теперь в полиции мне говорят, а вдруг она на самом деле хотела с ними уехать, может, это ее парень был или, может, она решила подзаработать, обслужив обоих, как будто Ханна на такое способна, они ее схватили средь бела дня и увезли, а эта милая дама в полиции сказала, что она, может, вообще проститутка, а может, и ты, Грейс, тоже, и кстати, отвлекать полицию от работы — это, между прочим, преступление, Грейс, к твоему сведению, ну тут я ей жару задала, повесьте табличку, черт вас дери, что, мол, чернокожих в упор не видим, и вот теперь она со всеми тут разговаривает, кроме меня…