Джумпа Лахири - Низина

— А как насчет диалектического обоснования? Признающего изменения и противоречия, а не существующую реальность? Аристотель допускал это? — спросила она.

— Да, допускал. Но до Гегеля никто не брал во внимание этих его рассуждений, — ответил ей профессор.

Он ответил ей как полноправной студентке и, даже сам того не заметив, съехал на заданную ею тему.

Она вскоре привыкла после лекции в общем потоке студентов идти в студенческую столовую и брала себе там жареную картошку, хлеб с маслом и чай, а иногда даже баловала себя мороженым.

В столовой на стене висели огромные часы. На них не было ни чисел, ни секундной стрелки — просто куски металла на поверхности из кирпича, обозначавшие цифры, и стрелки, отмечавшие часы и минуты.

Она старалась сторониться людей. Жена Удаяна, ставшая женой Субхаша. Даже здесь, в Род-Айленде, в этом студенческом городке, где ее никто не знал, она все ждала, что ей будут задавать вопросы, что ее будут презирать за то, что она сделала.

И все же ей нравилось проводить свое время среди этих людей, которые совсем не знали ее, которые выходили «на сачок» покурить и погреться на солнышке или собирались в комнатах отдыха посмотреть телевизор и поиграть в бильярд. Ее снова окружала жизнь.

Дамская туалетная комната вообще казалась оазисом — белые ковры, зеркальные колонны, диванчики, на которых можно было не только сидеть, но и прилечь, а между ними пепельницы. Эта туалетная комната походила на зал ожидания на вокзале или на приемное помещение в отеле и была гораздо просторнее и удобнее, чем квартира, в которой они жили с Субхашем. Здесь она иногда отдыхала, листая университетскую газету и наблюдая за американками, приходившими поправить перед зеркалом макияж или причесаться.

В газете иногда встречался материал на специальные темы — о проблемах чернокожих в Америке, о проблемах женщин, о гомосексуалистах. Длиннющие статьи о различных формах эксплуатации или о проблемах самосознания. Гори пыталась представить себе, как отнесся бы к подобным вещам Удаян, к такому погрязанию в собственных мелких проблемах и равнодушному нежеланию сопереживать судьбам других народов.

— И когда у тебя родится ребеночек? — спросила ее однажды студентка, сидевшая в дамской туалетной комнате с сигаретой во рту.

— Через несколько месяцев.

— Ты со мной на одном потоке учишься, правильно?

Гори кивнула.

— Ой, а мне, наверное, надо бросить эту учебу. Античная философия все-таки слишком мудреная для меня наука.

Девушка чувствовала себя абсолютно раскованно в своих длинных сережках-висюльках, прозрачной блузке и юбке, кончавшейся у колен. На ней не было намотано целого рулона тяжелой шелковой ткани, как на Гори, привыкшей носить сари с пятнадцати лет — с тех пор, как по традиции она вылезла из девичьих платьиц. Она носила сари, когда выходила за Удаяна, и продолжала носить их сейчас.

— Мне нравится твой прикид, — сказала девушка, вставая и направляясь к двери.

— Спасибо.

Но, провожая взглядом эту студентку, Гори почувствовала себя не в своей тарелке. Ей вдруг захотелось тоже выглядеть и одеваться, как другие женщины колледжа, тоже стать такой женщиной, чья внешность удивила бы Удаяна.

Наступил апрель. Студенты радостно грелись на солнышке, собирались во дворе перед корпусами. Деревья уже были в цвету. По пятницам во второй половине дня она наблюдала, как студенты стекались в университетский двор с чемоданчиками, рюкзаками и тюками грязного белья. Они садились на огромные серебристые автобусы, увозившие их на выходные в Бостон, в Хартфорд, в Нью-Йорк. Как догадалась Гори, они ехали навестить родителей или повидаться с друзьями-подружками и возвращались только в воскресенье вечером.

Среди них у Гори не было знакомых, но она все равно любила провожать их, смотрела, как водитель пихал их багаж в огромное чрево автобуса, как студенты рассаживались по своим местам и отправлялись в какие-то места, на которые Гори хотелось бы взглянуть хотя бы глазочком.

— Ты едешь? — спросил ее как-то один студент, хотевший помочь ей подняться в автобус.

Она покачала головой и отошла в сторонку.

В университетской медсанчасти ее направили на прием к акушеру-гинекологу в городскую поликлинику. Субхаш отвез ее туда на машине и ждал в приемной, пока седовласый, но моложавый доктор по фамилии Флинн осматривал ее в своем кабинете.

— Как вы себя чувствуете? — спросил ее румяный доктор.