После этого разговора я все чаще стал подумывать о том, чтобы прибегнуть к помощи агентства, как это сделал Балестриери. Странно, но если раньше я воздерживался от тех или иных поступков именно потому, что их уже совершал Балестриери, сейчас я, наоборот, хотел обратиться в агентство как раз потому, что Балестриери гуда обращался. Казалось, я устал удерживаться на вершине, с которой Балестриери когда-то уже соскользнул, и решил делать то, что делал он, словно делать это сознательно и по убеждению стало отныне единственным способом быть не как он, проделывавший все это в состоянии, близком к безумию.
И настал день, когда я отправился в агентство «Сокол», мрачное здание на виа Национале, снаружи чрезвычайно пышное, разукрашенное, все в колоннах, статуях и латинских надписях, а внутри грязное и темное. Я поднялся на пятый этаж в старом, дребезжащем, вонючем лифте и, оказавшись на полутемной площадке, пошел на свет, падающий из-за матовых стекол двери, на которой было название агентства и символическое изображение маленькой птички, должно быть того самого сокола. Я открыл застекленную дверь — при этом задребезжал звонок — и очутился в почти пустой прихожей, где стояло только несколько плетеных стульев. Двое мужчин вышли в этот момент из комнаты, затягивая пояса плащей и надевая шляпы; по манерам и по одежде я сразу догадался, что это были платные агенты, может быть те самые, что в свое время следили за Чечилией. Дверь за ними осталась открытой, я подошел к порогу и в глубине комнаты за письменным столом увидел мужчину, который читал газету; он был смуглый, лысый, худой, с вдавленными висками, большим носом, впалыми щеками. Я спросил его, где директор. Он ответил вежливо, но с достоинством, явно желая снискать мое доверие:
— Директор — это я. Прошу вас, располагайтесь.
Я вошел, он поднялся и, протягивая мне руку, представился:
— Майор Москони.
Я сел и в течение некоторого времени рассматривал его худое лицо, поношенный черный костюм, перекрученный галстук и старые чернильные пятна, которыми была закапана вся столешница. При этом я спрашивал себя, что может быть общего между всем этим и мною с Чечилией, и отвечал себе: «Ничего». Тем не менее я сказал:
— Я бы хотел установить наблюдение за одним человеком.
Майор живо, с готовностью ответил:
— Для этого мы и существуем. Речь идет о мужчине или о женщине?
— О женщине.
— Эта женщина ваша жена?
— Нет, я не женат. Речь идет об особе, к которой я привязан.
— То есть некоторые изыскания предматримониального свойства?
— Если хотите, пусть будет так.
Майор сделал жест, как бы говоря, что ни на чем больше не настаивает и я могу дальше в это не углубляться. Потом спросил:
— А что заставило вас предпринять эти изыскания?
Я посмотрел на майора. Для директора конторы, которая называлась «Сокол», у него было совсем неподходящее лицо, совершенно не соответствующее этому зоркому имени. Его глубоко посаженные, маленькие, потухшие, невыразительные глаза наводили на мысль не о соколе, а разве что о слепом зяблике. Я сказал с намеренной резкостью:
— У меня есть основания думать, что эта особа мне изменяет.
Было очевидно, что майор не переходит прямо к делу, и сущности очень простому, не потому, что не понимает, о чем идет речь, а потому, что хочет соблюсти декорум.
Он спросил:
— Эта особа замужем?
— Нет.
— А вы женаты?
— Я уже сказал, что не женат.
— Простите, я забыл. Так, значит, у вас создалось впечатление, что эта синьорина… Речь ведь идет о синьорине?
На это я не мог ничего возразить и нетерпеливо сказал:
— Допустим.
— Простите, я неточно поставил вопрос. Я просто хотел знать, идет ли речь о девушке, живущей в семье, или о женщине, живущей своим домом и на свои средства.
— О девушке, живущей в семье.
Тут он обронил загадочную фразу:
— Я так и думал.
Я не удержался и спросил:
— А почему вы так и думали?
— Именно от них больше всего хлопот. Очень юные девушки, лет восемнадцати — двадцати. Итак, у вас создалось впечатление, что синьорина вам изменяет…
—Да.
— Это самая распространенная причина. Простите, но девяносто из ста наших клиентов говорят то же самое. К сожалению, в семидесяти случаях из ста их подозрения обоснованны.
— Если они обоснованны, зачем они тогда обращаются в агентство?
— Чтобы удостовериться с математической точностью.
— И вы можете гарантировать такую точность?
Читать дальше