Мишель Шнайдер - Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика

Для действий в обществе существует не так уж много мотивов: любовь, ненависть, корысть, честь, деньги, месть… Есть только один мотив: скрывать то, чем ты являешься, страх ничего из себя не представлять. Сексуальная тревога — ничто по сравнению с тревогой статусной, со страхом не быть признанным обществом, в котором живешь, каково бы оно ни было. «Это было верно для Мэрилин, — думал Манкевич, — это было верно для ее психоаналитика, ее биографов, всех тех, кто писал или ставил фильмы о ней, надеясь, что и на них упадет толика звездной пыли с того следа, который она оставила на небосклоне шестидесятых. Но пусть они не говорят о любви: они продают ее, они продают себя».

В конечном итоге, хоть и существуют сотни книг об этой женщине и этой смерти, сами документы исчезли или были погребены вместе с ней. Все следы ее записанных слов были потеряны или стерты. Записывающие, поставленные во всех комнатах ее дома и скрытые в обоих телефонах, устройства, зафиксировали тысячи часов ее голоса. После того как государственные или частные заказчики ознакомились с этими записями, пленки были сданы в тайный архив или уничтожены. Обе власти — политика и психоанализ, — которые довлели над последними месяцами жизни Мэрилин, были заинтересованы в том, чтобы стереть все, что имело к ней отношение. Компания «Фокс», которая объявила Монро, что фильм можно возобновить, и предложила ей новый выгодный контракт, также скрыла документы относительно ее последних съемок.

Смерть пациентки произвела на Ральфа Гринсона сокрушительное, хотя и непродолжительное действие. Он говорил о любви и трауре.

«Гибель Мэрилин он переживал крайне болезненно, — рассказывает его вдова. — Не только потому, что событие освещалось в средствах массовой информации, что само по себе было ужасно. Но главное потому, что как только он успел подумать, что Мэрилин стало гораздо лучше, он сразу же потерял ее. Это было крайне мучительно». Пациенты доктора Гринсона с удивлением увидели, что он вновь отрастил бороду. Один приятель-режиссер спросил у него почему. Гринсон ответил, что хотел бы стать кем-то другим. Раньше он никогда не интересовался лечением детей, а теперь занялся им. Его коллеги отмечали, что он уже не напоминал, как прежде, полного жизни хищника; теперь он скорее соответствовал образу старого государственного деятеля.

«Пламя в нем угасло, — подытожил один из членов Института психоанализа. — Он продолжал свою деятельность, но внутренне закрылся. Он стал немного странным…»

Его фотографии действительно свидетельствуют о настоящем физическом и эмоциональном упадке. «Он хотел сменить имидж. Он потерял лицо», — говорил другой его коллега.

Через неделю после смерти Мэрилин по настоянию своей жены он поехал в Нью-Йорк на консультацию к Максу Шуру и попросился на сеанс психоанализа. Шур и Гринсон сдружились еще во время обучения в Берне и в Вене. Первый сеанс длился двенадцать часов, но психоаналитик его успокоил: со временем ему удастся со всем этим справиться.

Вначале Гринсон был неспособен думать и мыслить; затем постепенно он ощутил, что его охватывает некая тонкая, почти прозрачная депрессия. Он начал рассказ о своей жизни под названием «Мой отец доктор»:

«Я знал только Мэрилин Монро. На наших сеансах она произнесла свое настоящее имя — Норма Джин — в первый раз только на нашей последней беседе перед моим отъездом в Европу. Своей настоящей фамилии, Мортенсен, она не упомянула ни разу. Она никогда не говорила, почему выбрала в качестве псевдонима девичью фамилию своей матери — Монро. Я никогда не соотносил это с тем, что я тоже появляюсь на сцене — лечу пациентов, читаю лекции, пишу статьи, подписываясь не своими именем и фамилией.

Ромео — это было невозможно. «Психоаналитик Ромео». Хоть мой отец и был без ума от Шекспира, но назвать меня Ромео, а мою сестру Джульеттой — это было чересчур. Не знаю, думала ли об этом Мэрилин, когда на последней записи, которую продиктовала для меня, она объявила: «У меня есть план. Заработать кучу денег и посвятить год изучению Шекспира под руководством Страсберга. Я заплачу ему, чтобы он работал только на меня. Потом я предложу Лоренсу Оливье золотые горы, чтобы он стал моим режиссером. По Шекспиру у меня будет работать самый лучший сценарист на свете, и вдобавок бесплатно. Монро их всех обставит. Всех. Я начну с Джульетты. Отличный костюм, хороший оператор, замечательный грим. Моя игра создаст Джульетту, юную деву четырнадцати лет, чья зарождающаяся женственность фантастически сексуальна».