В акте гражданского состояния Норма Джин была записана под фамилией бывшего мужа ее матери. В свидетельстве о рождении мы читаем «Мортенсен» или «Мортенсон». В двадцать лет она взяла псевдоним, под которым умерла и осталась бессмертной; но официально сменила фамилию только за семь лет до смерти. Имена отзываются эхом в залах судьбы. От Мортенсона до Гринсона — где была смерть, где жизнь? От Кэтрин, матери Гринсона, до Мэрилин — история любви перебирает звуки и слоги повторяющейся звукозаписи.
Отцом Нормы Джин мог быть любой из любовников ее матери в 1925 году, после того как она разошлась со своим вторым мужем. Самый вероятный претендент на эту роль — Реймонд Гатри, который был влюблен в нее несколько месяцев. Он проявлял пленку в RKO. Глэдис дала своей дочери первое имя в честь великолепной актрисы того времени. Нормы Тэлмидж. Норма Джин Бейкер перестала носить данное матерью имя и превратилась в Мэрилин Монро в двадцать лет.
Летом 1946 года Норма Джин позвонила Андре де Динсу и пригласила его к себе в квартиру. Она хотела сообщить ему важную новость. Как только он вошел, она сразу же заявила: «Знаешь что? У меня теперь новое имя!» Она написала карандашом на листке бумаги, медленно и старательно: «Мэрилин Монро». Первые буквы она вывела почти каллиграфически. Даже много лет спустя Де Дине не забыл, как ошеломленно следил, стоя за ее спиной, за движениями карандаша, выводящего ее имя. Была почти сверхъестественная красота в том, как она рисовала эти две большие буквы М. Это имя стало официальным, только когда ей исполнилось двадцать девять лет.
Брентвуд,
5 августа 1962 года
В своем последнем законченном фильме, «Неприкаянные», Мэрилин сыграла персонаж Мэрилин Монро. Это была, в полном смысле слова, роль ее жизни. На экране она исполняла свою биографию — биографию Неприкаянной. Последние дни своей жизни она проживет, словно играя роль в фильме «Все о Еве»: некой мисс Кэсуэлл с дипломом школы драматического искусства Копакабаны, помрачневшей с возрастом, или незнакомки, которая в сценарии черно-белого фильма значилась бы как «Блондинка, умершая в пути».
Беверли Хиллз, воскресенье, 5 августа 1962 года, О часов 5 минут утра. Сержант Франклин едет в служебном автомобиле по Роксбери-драйв. Когда он готовится свернуть на Олимпик-бульвар, «мерседес» проезжает на полной скорости в направлении шоссе Сан-Бернардино. По оценке Франклина, автомобиль едет со скоростью сто двадцать километров в час; сержант замечает погашенные фары. Он включает мигалку и начинает преследовать автомобиль. Машина увеличивает скорость, беспрестанно перестраиваясь из ряда в ряд. Такое впечатление, что водитель спасается от чего-то, как будто бежит с места преступления. Франклин включает сирену, и машина наконец останавливается недалеко от Пико Кантри Клуба. Подойдя к опущенному переднему стеклу, он видит знакомое лицо Питера Лоуфорда. Он кажется пьяным, испуганным, ошеломленным.
— Прошу прощения, — бормочет Лоуфорд. — Мне надо кое-кого отвезти в аэропорт.
— Тогда вы не туда едете — вам надо на запад, а не на восток.
Франклин направляет фонарик на его спутников. На переднем сиденье — мужчина среднего возраста, в твидовой куртке и белой рубашке.
— Это доктор, — говорит Лоуфорд, — он едет с нами в аэропорт.
Позднее Франклин узнает в этом человеке доктора Ральфа Гринсона. «Когда я увидел репортаж о похоронах, я узнал Гринсона, он был пассажиром того автомобиля». Но в тот момент он не проронил ни слова. Франклин направляет луч фонарика на третьего человека, сидящего сзади. Это был Генеральный прокурор США, Роберт Кеннеди, с полузакрытыми глазами и в разорванной рубашке.
Воскресное утро. Полиция допрашивает соседей. Свидетели сообщают о том, что ночью были слышны шумы; вертолет, звук разбиваемого окна, крики, женский крик: «Убийцы!» Год назад, в «Неприкаянных», голос Мэрилин кричал это в пустыне Аризоны: «Убийцы, лгуны! Я вас ненавижу!» Эти слова она бросала тем, кто привязывал диких лошадей, чтобы убить их и заработать денег на продаже их мяса.
С террасы, через разбитое стекло, мы видим банально обставленный интерьер в мексиканском стиле, комнату с голыми стенами. Голая белая женщина. Простыни вокруг нее отбрасывают угловатую тень, как остатки пены опавшей волны. Перед ней неподвижно стоит мужчина. Он не плачет и делает решительный шаг вперед. Он разжимает пальцы, замершие на телефонной трубке, и кладет трубку на аппарат рядом с кроватью. Рот женщины приоткрыт. Ее рот всегда был приоткрыт. Ни на одной фотографии он не видел его закрытым. Глаза. Глаз он не видит. Он знает, что они закрыты. Он хочет, чтобы они были закрыты. Чтобы синева этого плавающего взгляда, которую ему никогда не удавалось разгадать, особенно когда он отчаянно нуждался в том, чтобы расшифровать ее, чтобы эта синева молчала. Женщину зовут Мэрилин Монро, мужчину Ральф Гринсон. Это ее психоаналитик. Он даже не может смотреть на нее. Все в ней съедено светом, белым светом. Ее тело — ослепительная вспышка, звезда из плоти, переставшая существовать из-за своего блеска. Гринсон думает, что первым увидеть женщину мертвой — победа столь же горькая, как мысль о том, что ты первым видел ее обнаженной.
Читать дальше