Василис Алексакис - По Рождестве Христовом

— Она большая! — сказал он с неожиданной живостью и попытался привстать. Онуфриос помог ему сесть, оттащив немного назад, чтобы он мог прислониться к стене. Я догадался, что он не сможет бодрствовать долго, поэтому поспешил снять трубку с его аппарата, но связи не было.

— Молния! — сказал Димитрис, показывая глазами в угол потолка, где красовалась бурая отметина. — Молния!

Так что пришлось воспользоваться своим мобильником. Навсикая взяла трубку сразу же, словно знала, что я нашел ее брата, и ждала моего звонка. Впрочем, она даже не спросила, нашел ли я его. Просто сказала:

— Он меня помнит?

— Она большая! — опять воскликнул Димитрис.

— Даю вам его.

Я протянул ему мобильный телефон, но его рука осталась неподвижной. Он смотрел на него с любопытством, словно не мог опознать предмет, из которого доносился далекий голос Навсикаи:

— Димитрис… Димитракис…

Пришлось приложить телефон к его уху. Онуфриос замкнулся в себе. Склонив голову набок, смотрел на дверь. Я решил, что он молится.

— Поговорите с ней, пожалуйста.

— Ты Навсикая? — прошелестел он.

Ответа я не расслышал. Через какое-то мгновение он повторил слова, которые написал ей полвека назад:

— Храни тебя Бог.

Я понял, что больше он ничего не сможет сказать, и забрал у него трубку.

— Вы слышали? — спросил я Навсикаю.

— Я бы хотела попросить вас о последней услуге. Знайте, что даже если вы мне откажете, я всегда буду вам благодарна за то, что вы для меня сделали.

Я совершенно успокоился. Ощущал одну лишь глубокую радость, которую доставляет героям романов чувство выполненного долга. Тем не менее желание Навсикаи меня ошарашило.

— Я вам говорила, кажется, что мой брат в молодости пел. Он обожал песни наших островов. Я бы хотела услышать его еще раз.

«С ума сошла», — подумал я. Но мне снова почудилось, что она смотрит на меня глазами своего брата, и я решил, что исполню ее просьбу.

— Ваша сестра хочет услышать, как вы поете, — заявил я ему без обиняков. — Спойте ей начало какого-нибудь куплета, этого будет достаточно. Я вам напомню слова, а вы только повторяйте за мной.

Я приложил мобильник к его губам.

— Была одна песня, очень популярная на Тиносе, вы ее наверняка пели когда-то. Она начинается так: Дочка судовладельца…

— Оставь его в покое! — запротестовал Онуфриос, но я не обратил на него никакого внимания.

— Дочка судовладельца, — напел я снова.

Брат Навсикаи сообразил наконец, чего я от него добиваюсь.

— Дочка судовладельца, — пролепетал он, пытаясь воспроизвести мелодию.

Если подумать, я пережил на горе Афон не одно чудо, а целых два. Я заставил его повторить строчку три раза, как того требует песня. На третьей попытке его голос прозвучал верно. Я перешел к следующей строке:

— Прелестная девушка юная…

— Прелестная девушка юная, — пропел монах Даниил.

Выйдя из лачуги, мы столкнулись нос к носу с монахом по имени Андреас, которого все звали Летчиком.

— Привет, Летчик! — сказал ему Онуфриос.

Тот явился за византийским флагом.

— Самолеты скоро пролетят! — объявил он нам с детским воодушевлением. — Меня предупредили!

Несмотря на возбуждение, ему удалось открыть входную дверь без шума.

— Тишайший уголок Афона, рай анахоретов, стал самым шумным местом Греции, — пояснил Онуфриос с лукавым видом. — Гляди!

Я увидел, как Андреас, неся перед собой флаг, широким шагом пересек террасу, словно хотел прыгнуть с разбега в пустоту. Вскочив на парапет, он развернул полотнище величиной с добрую простыню. Над бездной гордо вскинул крылья двуглавый орел.

— Андреас говорит с самолетами, как другие с птицами.

— Или с муравьями.

Вперив глаза в небо, Андреас приложил ладонь свободной руки к уху. Словно ждал божественного зова. Послышалось гудение, и в тот же миг на горизонте возникли четыре черные точки. Он тотчас же начал очерчивать своим стягом широкие круги, твердо зная, что самолеты вот-вот пролетят над нами. И те с ужасающим грохотом стали пикировать один за другим прямо у нас над головой. Мне показалось, что от ударной волны содрогается весь полуостров. Андреас был на седьмом небе от восторга. Самолеты поднялись очень высоко, потом снова упали над нами в пике.

— Они меня два раза приветствовали! — крикнул он. — Целых два раза!

Он спустился с ограды весь в поту.

— Когда-нибудь в море свалишься, — предостерег его Онуфриос.

— Ноги у меня еще крепкие. Не свалюсь, если в спину никто не толкнет!