Сара Батлер - Десять вещей, которые я теперь знаю о любви

Не знаю, что тут и сказать. В небе за твоей спиной проплывают пепельные облака, беременные дождем. Слева от тебя женщина с черной косой поглядывает на нас. Справа молодая парочка пьет кока-колу из одного стакана. Они тоже обратили внимание на бродягу и красавицу. Наклонившись друг к другу, они тихонько перешептываются.

— Наверно, тебе было нелегко, — выдаю я наконец.

Но контакт уже потерян. Ты покачиваешь головой:

— Извините, я просто пытаюсь разобраться кое в чем.

На мгновение я вдруг ясно вижу, какой ты была в детстве. Похожей на олененка, пугливой, но любопытной. Мимолетной. Да, точно, мимолетной.

— А еще я не уверена, что стоило подводить строителя, — произносишь ты с тем самым легким смешком. — Надо вернуться и позвонить ему. Было… было приятно познакомиться.

Улыбнувшись, будто пошутила, ты встаешь и протягиваешь мне руку.

Если я пожму ее, то потом придется отпускать, а я не уверен, что способен на это. Смотрю на твою ладошку, поражаясь тому, какая она хрупкая. Если прождать слишком долго, то и отпускать будет уже нечего.

— Я должен объяснить тебе кое-что.

Чуть поколебавшись, ты все-таки садишься обратно, кладешь сумочку на колени и выжидательно смотришь на меня.

— Я хотела спросить… — немного помолчав, начинаешь ты. — Насчет… — Киваешь в сторону парка.

Я потираю пальцами губы. На другом конце двора собака тянет поводок и лает безо всякого повода.

— Там… я просто пытался сказать… — Смотрю на тебя. Ты кусаешь ногти. Какой тебе от этого будет прок? В твоей жизни и без того много печалей, я же вижу. — У меня есть друг по имени Антон. — Ты слушаешь меня, но смотришь точно так же, как твоя мама, когда она была сердита, или что-то подозревала, или скучала. — Он из Польши. Я помог ему написать письмо к дочери. — Стоило только произнести это слово — и мои щеки тут же залились краской. Ты молчишь. Вижу, что твой лоб вот-вот наморщится. — Понимаешь, ему кажется, что у его жены есть другой. — Я все испортил. Говорю совсем не то. — Она не позволяла ему поговорить с дочерью, а теперь и вовсе не отвечает на звонки.

— Почему же он не вернется к ним?

— Все не так просто.

Ты смотришь на часы: тебе пора домой, пора звонить строителю.

Нужные слова — они здесь, в моей голове, я слышу их.

— Не понимаю, зачем было оставлять это все на пороге, — говоришь ты и добавляешь: — Папиного дома.

Мне хочется взять твои ладони в свои руки. Хочется сказать, что все хорошо, все будет хорошо.

— Вы делаете это просто так? — Ты нервно смеешься. — А мою маму вы и правда знали… или это такой странный розыгрыш? Вы просто выбираете случайного человека и выдумываете для него историю? И другие тоже ведутся?

Я мотаю головой:

— Нет, нет никаких «других».

Опять я ляпнул не то. И снова потерял контакт. Вижу, как в твоих глазах вспыхивает страх. Да и что еще ты могла подумать? Правильно: что я — сумасшедший, опасный одинокий психопат.

— Простите, — говоришь ты, — но мне и правда пора.

Ты встаешь. Я не двигаюсь с места, смотрю на тебя:

— Твое имя голубое. Бледно-голубое, будто лед.

Я делаю только хуже.

— Всего доброго, Даниэль.

Ты улыбаешься, но улыбка выходит напряженная, больше похоже на гримасу. Отворачиваешься от меня, и шлепанцы шуршат по гравию. Мне видно только изгиб твоей пятки ниже края джинсов.

— Алиса.

Ты оглядываешься. «Я люблю тебя. Я любил твою маму. Я твой отец. Понимаю, звучит как-то скомканно, но мне важно было тебе это сказать».

— Удачи с ремонтом, — говорю я.

Ты улыбаешься, заправляешь локон за ухо. Говоришь «спасибо», потом поворачиваешься и уходишь.

Я идиот. Что, в общем-то, не новость. Смотрю, как ты уходишь. Не оглядываешься. Крепко сжимаешь ручку сумки. Спина прямая и твердая. Мне хочется окликнуть тебя снова, но шанс уже упущен — ты исчезла за зеленой изгородью. У меня больше нет повода задержаться здесь. Если бы не пустые чайники и грязные тарелки, меня бы уже попросили на выход. Вынимаю розу из кармана и обдираю лепестки, один за другим, пока не остаются только тычинки и чашелистик. Потом я тянусь через стол и обхватываю ладонями твою чашку.

— Я бы хотела стать бабушкой, — сказала мне мама однажды, за два года до смерти. Она говорила об этом и раньше, но в памяти остался именно тот раз.

Мы сидели тогда дома в гостиной — душной комнате, заставленной стульями с вельветовыми спинками и мебелью, накрытой кружевными салфетками. Я не мог думать ни о чем, кроме той встречи в кафе, когда за столиком прозвучало слово «беременна».