Сара Батлер - Десять вещей, которые я теперь знаю о любви

1. Открыть свою собственную галерею.

2. Стать художником.

3. Жениться.

4. Завести детей.

5. Я всегда хотел побывать в Арктике. Просто потому, что там так пусто.

6. Стать хорошим сыном.

7. В детстве я хотел стать астронавтом. Мне было четырнадцать, когда я увидел то фото с поверхности Луны.

8. Какое-то время я хотел стать архитектором.

9. Изменить чью-то жизнь к лучшему.

10. Не стать таким, как мой отец.

Думаю, твоя мама любила меня за то, что я мог сорваться и поехать куда угодно в любой момент. По крайней мере, ей так казалось. «Ты так молод, так свободен, — говорила мне она. — Пользуйся этим на полную катушку». Я кивал и отвечал: «Да, да, конечно». Интересно, что она бы подумала обо мне сейчас. Свободен я до сих пор — это правда. Зато уже старый, с больным сердцем. Слишком устал и напуган, чтобы позвонить в твою дверь.

Но я не сдаюсь. Не хочу, чтобы ты считала меня трусом, сачком. Я долго думал — бродил и думал — и наконец составил план.

Я создам для тебя особое место. Никакой роскоши. Мне на это хватит недели. Значит, надо опять приниматься за поиски, а это меня успокаивает, усмиряет пошаливающее сердце. Я знаю, какие цвета мне нужны. Знаю, что хочу сказать.

Вчера я шел на север — туда, где улицы широкие и тихие, с полированными автомобилями по краям. Проходя мимо дома с серебристыми воздушными шариками в окне, сквозь ограду я увидел, как во дворе резвились нарядные дети. Взрослые собрались вокруг длинного соснового стола, покачивая чашки с чаем в руках. Я вспомнил об Антоне и его письме. Представил себе, как его дочь водит пальцем по нарисованным цветам, и понадеялся, что он оставил ей адрес, куда написать ответ. Представил себе, как он кладет цемент на кирпичи, строит дом в Дагенхэме и думает о ней.

На низкой садовой ограде я нашел бледно-голубое кольцо с белой ромашкой, как-то застывшей в пластике.

Под скамейкой, на краю поросшего травой треугольника, скорлупка, отливающая серебром. Она напомнила мне о гирлянде из ракушек, которая висела над дверью в доме родителей. Когда дул сильный ветер, ракушки гремели по стеклу.

На подоконнике, рядом с фуксией в пузатом глиняном горшке, нашелся темно-синий треугольник пластика.

В пространстве, где парковочный счетчик входит в не совсем круглое, вырезанное для него отверстие в тротуарной плитке, я увидел винтажную пуговицу, обтянутую белым шелком.

Под шиной автомобиля я нашел золотую звезду с загнутыми лучами — одну из тех наклеек, которые учителя облизывают и крепят на детскую работу, если она хорошо сделана.

Я дошел до главной дороги — и все тут же изменилось: рев мчащихся автомобилей, мешанина из зданий, не сочетающихся друг с другом. Шестая женщина, к которой я подошел попросить немного мелочи, ответила: «Давайте я угощу вас чаем». Она, верно, решила, будто я принимаю наркотики, чтобы прогнать пустоту. Я пошел за ней следом. В кафе с ярко-зеленым меню она заказала мне чай и стала смотреть, как я высыпаю туда четыре пакетика сахара. Женщина была чересчур худенькая. Волосы она стянула в хвост. Красное пальто с большими пластиковыми пуговицами. Серьги в форме вишен свесились до воротника. Я хотел бы посидеть с ней, выпить чаю, но стаканчик картонный, навынос, а она уже открыла дверь.

По дороге обратно в Хит я увидел, как пожарная машина мощными струями заливает горящее офисное здание. Языки пламени все еще облизывали кирпичи; в воздухе стоял запах раскаленного металла и расплавленного пластика. Пару лет назад мне довелось пожить на выгоревшем складе в Уаппинге: почерневшие прямоугольники окон, бархатно-серые комнаты — все вокруг было покрыто слоем мягкого пепла. Он впитался в поры моей кожи, и ладони стали похожи на устья чернильных рек — вид с высоты птичьего полета. Пожив на том складе, я стал кашлять, как старик, но там было сухо, поэтому я ушел, только когда приехали бульдозеры.

Я выбрал место неподалеку от твоего дома — всего-то надо пройти немного по парку. Это небольшой закуток: пять-шесть футов в длину, где-то два в ширину. Он спрятан в зарослях рододендрона. Не дворец, конечно, но здесь тихо и сухо. Жить можно. Очищаю землю от листьев и палочек, разглаживаю ее ладонями. Вытряхиваю содержимое пакета — выплескиваю цвета. Вынимаю из кармана клубок, подбираю цвета, нанизываю их на нитку, один за другим, и привязываю к веткам. Алиса. Доченька. Люблю. Прости. Отец. Начало каждого слова висит в центре этого убежища, покачиваясь из стороны в сторону, словно там гуляет ветер. Беру скрученную золотую фольгу, обвязываю ее посередине ниткой и подвешиваю. Теперь кусочек пурпурно-розового картона: проделываю гвоздем дырочку и продеваю в нее еще одну нитку. Теперь, когда я начал, я чувствую себя лучше.