Порой мне кажется, что труднее всего было смириться с тем, что мама не хотела держать зла на отца.
— Он же лгал, — говорил я.
— Он был напуган, — отвечала она.
— Он облажался.
— Он всегда хотел сделать все как лучше. И не стоит употреблять подобные слова.
— Он наплевал на все.
— Он был растерян. Я просто хотела бы, чтобы он поговорил со мной.
— А я хотел бы, чтобы он не пошел на такой шаг.
— Что ж, теперь об этом думать уже поздно, правда?
В конце концов меня все достало: крошечная, захудалая съемная квартирка с изношенным ковром и уродливыми батареями; мамино покорное лицо, беззлобный взгляд, мягкий рот, вечно готовый расплыться в улыбке. Я ненавидел ее безропотное смирение. Ненавидел дешевые консервы: сосиски и бобы; ненавидел горы одеял, сваленных на кровати, и банку с мелочью на каминной полке. Я не перестал к ней заходить, но визиты становились все реже и реже. Мама жила там еще долгие годы — пока зрение совсем не упало и ее не отправили в дом престарелых. А до тех пор она как-то справлялась по дому сама. Да, я был плохим сыном, и я это признаю. Я хотел бы, чтобы мне выпал шанс стать хорошим отцом, но твоя мать заявила, что так будет лучше — и для тебя, и для нее, и для меня. «Этого не должно было случиться», — сказала она. Я должен был оставаться ее «отдушиной». «Но я и есть отдушина. Я буду ею и дальше», — ответил я, а она лишь покачала головой и улыбнулась — вот только улыбка вышла слишком грустная. Теперь-то я понимаю, что в тот момент стены ловушки сдавили ее еще тесней, чем раньше. Из-за меня, из-за тебя.
— Ты еще молод, Даниэль. Тебе нет даже тридцати.
По ее словам, многие мужчины готовы были убивать ради такого расклада.
— Но только не я. Только не я, — повторял я, убеждая ее, что мы со всем справимся.
Я могу объяснить тебе это только тем, что она стала другим человеком. Она будто остекленела, покрылась твердой блестящей оболочкой, сквозь которую мне было не пробиться.
«Но я люблю тебя». «Но я хочу быть…» «Но я люблю тебя».
Она сидела напротив, и ее глаза были безжизненные, словно галька. В это кафе мы с ней раньше никогда не заходили. Столешницы бежевые, круглые, с тонкими металлическими ободками.
Не знаю, в чем было дело — может, что-то не так с ножками нашего столика, может, неровный пол, — но каждый раз, когда кто-то из нас поднимал чашку, или ставил ее обратно, или задевал по столу ногой, все начинало шататься, чай проливался в блюдца, гремела посуда. Сложив салфетку, я сунул ее под одну из ножек, а потом проверил результат. Но лучше не стало. Я огляделся в поисках еще чего-нибудь, что можно было подсунуть под стол, но твоя мама положила свою руку на мою:
— Перестань, Даниэль. Это все не важно.
Ее ногти — идеальные овалы, окрашенные в цвет ее имени. Я накрыл ее руку своей. Она попыталась вырваться, но я не позволил. Ее щеки слегка порозовели. Заметив это, я почувствовал себя чуть лучше.
— Отпусти меня, — сказала она.
— Я люблю тебя.
— Я все объяснила, Даниэль. Я попыталась объяснить. У меня нет выбора.
Все это время она смотрела через мое левое плечо. Она даже не взглянула мне в глаза.
— Зато у тебя есть я.
Она покачала головой:
— Этого не должно было случиться, Даниэль. Прости.
— Но у меня ведь есть права. — В моем голосе послышались жалкие нотки.
Она вскинула брови — аккуратные выщипанные линии, чуть темнее ее волос.
Тогда я отпустил ее руку. Она начала возиться с сумочкой, и я знал, что она вот-вот уйдет.
— Я поговорю с ним, — сказал я, будто избалованный школьник.
— Он знает, Даниэль. В том-то и дело. Он все уже знает.
* * * Алиса. Доченька. Люблю. Прости. Отец.
Достаю из пакета искусственный жемчуг. Буква «О» — белая, с перламутровым блеском. Обвязываю ниткой другие буквы, вплетая их между бусинами. Крошечная роза из темно-фиолетового шелка — для «Т». Кусок серого шнурка — для «Е». Треугольник желтого пластика — для «Ц».
Сегодня бледно-голубой свитер перекинут через подлокотник дивана. На подоконнике стоит стеклянная ваза с тонким горлышком, в ней — распустившиеся ромашки. Тебя в комнате нет. Смотрю на медный дверной звонок. «Завтра, — говорю я себе. — Завтра». Оставляю на крыльце ожерелье и ухожу.
Десять вещей, которых я боюсь
1. Этот дом. Не знаю, почему, но вовсе не из-за привидений Си.
2. Остаться здесь и загнуться от скуки.
3. Уехать отсюда неведомо куда.
4. То, что я, возможно, хочу выйти замуж и завести детей, чего я поклялась не делать никогда.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу