Сара Батлер - Десять вещей, которые я теперь знаю о любви

У тебя ее волосы. Я знал, что так и будет. И ты такая же крошка. Ты держишься напряженно, и по тому, как поникли твои плечи, я понимаю, что ты любила его. Одна из твоих сестер подходит к мужчине, который гладил мальчика по голове.

Ты отворачиваешься от церкви, от всех тех, кто стоит у входа, и я могу разглядеть твое лицо.

Ты так похожа на нее, что мне страшно: те же миндалевидные глаза, маленький рот, нижняя губа чуть полнее верхней. Волосы сколоты на затылке, но я знаю, что стоит тебе распустить их — и рыжевато-коричневые кудри рассыплются по плечам. Ты изучаешь взглядом улицу, будто ищешь, за что зацепиться.

Вот и всё. Мы встретились взглядом. Ветер бушует в листве, все вокруг мерцает пестрым, неверным светом. Мы с тобой стоим лицом к лицу, нас разделяют лишь дорога и полоска тротуара.

Пора бы мне уже знать, что наши мечты никогда не сбываются точь-в-точь так, как мы себе их представляем. В моих фантазиях ты узнавала меня. В моих фантазиях я поднимал руку, как сейчас, и ты отвечала. Порой ты хмурилась, а затем смеялась; порой ты сразу все понимала; иногда я произносил четыре слова: пурпурный, светло-голубой, рыжевато-коричневый, жемчужно-белый. Но сейчас твой взгляд скользнул по мне, словно по незнакомцу. Я не опускаю руку. Вскидываю брови и улыбаюсь. Тебе. Моей дочери.

Ты поворачиваешься обратно к храму и берешь сестру за руку. Мое сердце не выдерживает. Такое чувство, будто кто-то давит мне на середину грудной клетки и тянет за затылок. «Вам нельзя сильно огорчаться, — говорила мне доктор. — Надо избегать стрессовых ситуаций».

Я мог бы позволить этому случиться. Быть может, ты обернулась бы, если бы я упал на землю. Но ты уже слишком далеко. Вынимаю спрей из кармана, распыляю его под языком. Потом пересекаю улицу и захожу в церковь вместе с последними гостями в черных костюмах.

Сажусь на то же место, где я уже был утром, стараясь не встречаться взглядом с викарием. Он стоит за аналоем и улыбается. Наверняка оттачивал эту улыбку перед зеркалом как раз для таких случаев.

Вижу твой затылок. Волосы. Почесываешь затылок правой рукой. Твои мышцы, должно быть, ноют от горя. Ты оглядываешься по сторонам. Проследив за твоим взглядом, я вижу высокого темнокожего мужчину с густой копной волос и аккуратной бородкой. Он сидит, наклонив голову к коленям. Ты отворачиваешься, и я вижу, как твои плечи разочарованно опускаются. Меня охватывает приступ злобы к этому человеку. Я стараюсь сосредоточиться на словах викария. В моих глазах они вспыхивают разными цветами. Ум. Профессионализм. Преданный отец. Три прекрасные дочери. Гордость.

Интересно, что скажут на моих похоронах? Какие слова подберут? «Почти»; «не совсем»; «очень старался». Да и кто туда придет?

Та сестра, что без мужа и детей, встает, подходит к аналою и представляется: Матильда. Впервые я встретился с ними и с твоей матерью в Национальной портретной галерее. Не знаю, помнят ли твои сестры об этом, они тогда были уже достаточно взрослыми. Я рассматривал картину Лауры Найт; подошел вплотную, изучая характер мазков на ярко-красном кардигане художницы. Мне нравится выяснять, как создавалась та или иная вещь. Ты знаешь эту картину? На ней художница стоит за мольбертом и рисует обнаженную женщину. Модель стоит справа от мольберта, ее левая грудь едва видна, руки лежат на затылке, ягодицы чуть порозовели. А художница смотрит не на мольберт и не на натурщицу, а куда-то вдаль, будто думает о чем-то совершенно постороннем.

— Мам, почему этот дядя смотрит на голую тетю?

Я отпрянул от полотна. На меня в упор смотрела Сесилия — потом я узнал, как ее зовут, — решительная, строгая девочка с каштановыми волосами, заплетенными в косички. Я поднял глаза, увидел ее маму — и мое сердце рухнуло в пропасть. Она держала за руку другую девочку, Матильду, более нежную и скромную.

— Простите, пожалуйста, — сказал я.

— За что же? — спросила она и улыбнулась.

Мое сердце заколотилось.

— Милая, это галерея, здесь люди смотрят на картины, — обратилась она к негодующей девочке справа. — Так что давай не будем мешать дяде продолжать осмотр.

Она снова улыбнулась, и в ее глазах сверкнул тот самый огонек. Я словно врос ногами в пол.

— Мамочка, а почему он теперь смотрит на нас?

Мое лицо вспыхнуло. Женщина шикнула на дочь и виновато посмотрела на меня.

— Простите, — сказал я снова, вдруг осознав, что мои руки повисли вдоль тела, беспомощно и неловко. — Леди… может, вы позволите угостить вас чашкой чаю?