Сара Батлер - Десять вещей, которые я теперь знаю о любви

Стою, смотрю куда-то поверх ее плеча. Она уже собирается отвернуться, как вдруг у меня вырывается невольно:

— Вы знали отца? Откуда?

— О, — она покашливает, прижимая пальцы с вишневым маникюром к узким губам, — я знала твою маму. Мы были близкими подругами. — Марина поднимает вверх два скрещенных пальца и отводит взгляд в сторону. — Я давно не виделась с твоим отцом. — Пауза. — Про Малкольма мне написала твоя сестра. Честно говоря, не ожидала, что буду в списке приглашенных. Но я хотела приехать выразить соболезнование всем вам. — Пристальный взгляд на меня. — Мы не так уж часто общались, но он был хорошим, порядочным человеком.

— Вы знали маму?

— Да, еще со школы. — Марина трогает меня за локоть. — Мне до сих пор ее не хватает, — произносит она со вздохом.

— А вы не знаете, куда она ехала?

— Что, прости?

— В тот день, когда она… в машине.

Марина хмурится.

— Она должна была забрать меня с балета, — рассказываю я. — Но нашли ее на другой дороге.

Чуть поколебавшись, Марина слегка вздыхает:

— Господи, опять ей что-то взбрело в голову. — Она смотрит на меня, склонив голову набок, будто птичка. — Твоя мама была с причудами, — объясняет она, улыбаясь. — Наверно, ехала за тобой и тут вдруг увидела указатель с названием места, где давно хотела побывать, или просто живописную дорогу — вот и свернула не туда. Она всегда была такой. Сны наяву, безумное вождение, беспечность… — Марина осекается, встречаясь со мной взглядом. — Я никогда больше не встречала никого похожего на твою мать.

Мы обе молчим. Допиваю вино, кручу пустой бокал в руках.

— Кстати, ты не виделась сегодня с неким Даниэлем? — спрашивает вдруг Марина.

Она права: я хочу, чтобы она убралась отсюда. Чтобы все они убрались прочь. Отрицательно мотаю головой и делаю знак, что мне надо уйти по делам. Марина открывает рот, чтобы что-то сказать, но я отворачиваюсь и выхожу из комнаты. На кухне Тилли моет посуду. Когда я прохожу мимо, сестра забирает у меня бокал, но ничего не говорит. Перешагиваю через порог, прислоняюсь к стене кухни и закрываю глаза. Теплые лучи касаются лица, но мне все равно холодно.

— Он никогда не был завзятым садоводом, так ведь?

Заслышав голос Кэла, я вздрагиваю, но тут же одергиваю себя, чувствуя, как мой топ цепляется за кирпичи.

— Почему же? Был, немного, — вступаюсь я за отца. — По выходным он выходил из дома, слушал радио и полол сорняки.

— Но лето — та еще зараза, правда?

Так и есть, все уже заросло. Траву надо подстричь. Сорняки не дают расти цветам.

* * * Мы с Кэлом познакомились на карнавальной вечеринке нашего общего друга. И оба смухлевали. Я тогда только вернулась из Непала и надела золотое сари, которое привезла оттуда. А он был в медицинском халате, заляпанном искусственной кровью.

— А, индийская богиня.

Я испугалась, что оскорбила его.

— Не переживай так, — рассмеялся он. — Ты выглядишь шикарно.

— А ты… э…

— Хирург-убийца? У меня был топорик, но я его где-то посеял.

С ним было легко болтать. Ему было интересно слушать о моих поездках: где я уже была, куда еще только собираюсь. Он не расспрашивал меня о работе или о планах на жизнь. Он был старше меня почти на шесть лет. Под конец вечеринки, когда римские легионеры и супергерои в трико спешили на последний поезд в метро, я потянулась к нему и коснулась губами его губ, а он ответил на поцелуй.

Протягиваю руку к стене и прижимаю ладонь к кирпичу. Кэл подстригся, бороду подровнял.

Чувствую сладкий мускусный запах его лосьона после бритья.

— Ты дома надолго? — спрашивает.

— Понятия не имею.

Хочу, чтобы он прикоснулся ко мне. Чтобы поцеловал так, что я забуду обо всем на свете.

— У тебя кто-то есть?

— Алиса.

— Значит, да. Спорим, ты уже обручен? Си всегда говорила…

Кэл вздыхает, сует руки в карманы брюк.

— Извини.

Он пожимает плечами, рассматривая кончик ботинка, которым ковыряет землю.

— Я пытался дозвониться. Даже письмо тебе написал.

Я знаю его слишком хорошо. Знаю, как он в задумчивости прижимает к подбородку большой палец. Знаю, что он любит помидоры — вареные, а не сырые. Знаю, какой он, когда спит.

— Я позвонил твоему отцу и попросил твой адрес, но он сказал, что ты уехала. Так что послать письмо было некуда. А отправлять его по электронке я не хотел.

— Оно еще у тебя?

Он смотрит на меня, и я вижу, что он устал, кожа вокруг глаз осунулась и истончилась.

— Письмо. Оно у тебя?

Кэл мотает головой и снова опускает взгляд, а я стою и думаю, писал ли он что-нибудь вообще. Хочу, чтобы он обнял меня. Хочу рассказать о том, что каждое утро просыпаюсь от злости, потому что отец должен быть еще с нами, потому что я так и не сказала папе, что люблю его — даже когда узнала, что он умирает. Хочу рассказать Кэлу о том, что боюсь этого дома, что он слишком темный. И когда я вхожу в пустую комнату, ощущение такое, будто я пришла в компанию, где только что обсуждали меня. Я хочу, чтобы Кэл сказал мне, что я не схожу с ума.