Элис Уокер - Цвет пурпурный

Джунгли? Мы с Коринной хмыкали, переглядываясь друг с другом. Одно это слово могло вызвать у нас тихую истерику, пока мы спокойно попивали чай. Они-то, конечно, не подозревали, насколько они нас смешили. Причиной наших насмешек во многом были существовавшие тогда понятия о Африке и африканцах. Африканцы для нас, как и для всех прочих, были не просто дикарями, они были нелепыми и неуклюжими дикарями, как и их нелепые и неуклюжие потомки у нас дома. Правда, мы избегали, слишком, может быть, старательно, этого очевидного сравнения.

Мать Коринны посвятила свою жизнь семье и домашнему очагу и недолюбливала свою сестру, искательницу приключений. Тем не менее, она никогда не препятствовала Коринне видеться с ее тетей. А когда Коринна подросла, мать определила ее в Спелмановское училище, где когда-то училась тетя Феодосия. Это было очень интересное заведение. Его основателями были две белых миссионерши из Новой Англии, всегда носивших одинаковые платья. Поначалу ютившееся в церковном подвале, училище вскоре переехало в бывшие армейские казармы. Со временем две дамы-основательницы сумели получить большие пожертвования от некоторых богатейших семей Америки, и училище стало расти. Появились новые здания, вокруг выросли деревья. Девиц учили чтению, письму, арифметике, шитью, кулинарии, домоводству. Но более всего их учили служить Богу и своему цветному народу. Их официальный девиз был: НАША ШКОЛА РАДИ ХРИСТА. Мне часто казалось, что их неофициальным девизом должно было быть: НАШЕМУ НАРОДУ ПРИНАДЛЕЖИТ МИР, потому что выпускницы училища трудились на благо своего народа по всему миру. Это было просто поразительно. Милые и любезные молодые женщины, чье знакомство с окружающим миром иногда ограничивалось училищем и тихим родным городком, после окончания училища без лишних раздумий уезжали работать в Индию, Африку, на Восток. Или же в Филадельфию и Нью-Йорк.

Однажды зимой, много лет назад, за шестьдесят лет до основания школы, индейцы племени чероки, жившие в Джорджии, были изгнаны со своих земель. Они шли пешком, по снегу, в лагеря для переселенцев в Оклахоме. Треть из них погибла во время пути. Но многие отказались покинуть Джорджию. Они выдавали себя за цветных и постепенно смешались с нашим народом. Многие из их потомков учились в Спелмановском училище. Некоторые из них помнили семейную историю, но большинство из них забыли свою родословную. Если они и вспоминали когда-либо о своих корнях (а индейцев вспоминали все реже, потому что их там не осталось), то думали, что желтоватый или красноватый цвет их кожи и волнистые волосы происходят от белых, а не от индейских предков.

Даже Коринна так думала, рассказывал Самуил. Но я всегда чувствовал в ней индейскую кровь. Она была такой тихой, такой созерцательной. Она с такой пугающей быстротой уходила в себя, если чувствовала, что окружающие не смогут оценить ее духа и отнестись к нему с уважением.

Когда мы были в Англии, Самуил мог легко говорить со мной о Коринне. И мне было не тяжело слушать.

Как все странно, говорил он. Я уже немолодой человек, и все мои мечты о помощи людям оказались просто мечтами. Как бы мы с Коринной тогда, в юности, посмеялись над самими собой. ДВАДЦАТЬ ЛЕТ РАБОТЫ ДУРАКОМ, ИЛИ ЛИСТВЕННАЯ БОЛЕЗНЬ: ТРАКТАТ О ТЩЕТЕ ВСЕГО ЗЕМНОГО В ТРОПИКАХ. Или что-нибудь в этом роде. Мы потерпели такое горькое поражение, сказал мне он. Мы стали не менее смехотворны, чем Алфея с Феодосией. Мне кажется, болезнь Коринны была вызвана, по крайней мере отчасти, этими мыслями. У нее была хорошая интуиция, гораздо лучше, чем у меня. И людей она понимала намного лучше. Она часто говорила, что олинка относятся к нам с неприятием, но я не соглашался с ней. Но ведь это так и есть, могу тебе сказать.

Нет, сказала я, это не неприятие. Это скорее равнодушие. Иногда мне кажется, что мы мухи на толстой шкуре слона.

Я помню, как однажды, продолжал рассказывать Самуил, еще до нашей свадьбы, у тети Феодосии был званый вечер. Она устраивала их каждый четверг. В этот раз она позвала множество «серьезной молодежи», как она их называла. Один из них был молодой ученый из Гарварда, которого звали Эдвард. Фамилия у него, насколько я помню, была Дю Бойс [3] Вильям Эдвард Бергхарт Дю Бойс (1868–1963) — известнейший афроамериканский писатель и общественный деятель. . Так вот, тетя Феодосия пустилась в воспоминания о своих африканских приключениях и о том, как бельгийский король Леопольд наградил ее медалью. Этот Эдвард, или Билл, точно не помню, был человек нетерпеливый, что сразу было видно по выражению его глаз и беспокойным движениям. Тетя Феодосия уже добралась до того момента, когда она, вне себя от радости и удивления, получила медаль за отличную миссионерскую службу в его колонии, как вдруг Дю Бойс начал громко постукивать носком ботинка по полу. Мы с Коринной в тревоге переглянулись. Было очевидно, что он уже слышал эту историю и не собирался спокойно выслушивать ее второй раз.