Эдуард Хруцкий - Истина

— Прохорова ко мне.

Капитан вошел в кабинет с папкой в руках.

— Что у тебя? — Никитин встал ему навстречу.

— Материал по убийству Бурмина.

— Хорошо. Справку о поездке в Гродно успел Наумов написать?

— Только начал, я дописал.

Никитин взял, сразу же посмотрел на последнюю страницу:

— Почему одна подпись? Ценю скромность, и все же иди к секретарю, пусть впечатает твое имя и звание.

— Есть.

Никитин отдал последнюю страницу и начал читать справку. Он сразу же почувствовал, где прервал работу Наумов. Все-таки стиль изложения, как ничто другое, может рассказать о характере человека. Наумов писал точно, ясно, но с деталями, может быть, излишне живописными и тем не менее необходимыми.

Прохоров же писал коротко, четко, сухо. Он фиксировал факты и не больше.

Капитан вновь появился в кабинете. Никитин дочитал справку, положил ее в папку.

— Посиди здесь, подожди. Вон «Огонек» почитай.

— Товарищ полковник, я хотел бы в госпиталь съездить.

— Я звонил недавно. Олег в сознание не приходил, состояние пока тяжелое. Но врачи настроены оптимистически. Жди. Я к генералу.

Начальник управления барабанил пальцами по столу. Это считалось высшим проявлением его раздражения. Он долго молча глядел на Никитина, выстукивая пальцами походный марш, потом протянул ему бумагу.

— Посмотри заключение инспекции по личному составу. Все не читай, только резюме.

"…Исходя из вышеизложенного, считаю применение майором Наумовым О. С. табельного оружия в сложившейся ситуации правильным.

Служебное расследование по данному факту прекратить".

— Ну, что скажешь, Никитин?

— Я не сомневался.

— Весьма похвально. Но теперь я тебя хочу спросить, до каких пор?…

— Товарищ генерал, прошу прощения, что перебиваю, но ознакомьтесь со справкой майора Наумова и капитана Прохорова.

Начальник Управления взял бумаги и начал читать. Зазвонил телефон, но генерал не поднял трубку. Он читал долго, внимательно, иногда вскользь поглядывая на Никитина из-под очков. Потом снял очки, прищурил уставшие глаза.

— Слушай, Никитин, тебе война снится?

— Снится.

— И мне. А что тебе снится?

— Да сон все один и тот же. Будто танки немецкие атакуют, а у моего орудия затвор заклинило.

— А я все высоту штурмую. Знаешь, землю вижу. Траву жухлую, сучья трухлявые… Война, сколько лет прошло, а мы ее никак не забудем. Вот и парня нашего, Наумова, она задела, как пуля на излете. Сорок лет назад выстрелили, а попали сегодня.

— Не только Наумова, Бурмина тоже.

— Это ты прав, Никитин.

Начальник встал, зашагал по кабинету.

— Люди, Никитин, не должны забывать свое прошлое, иначе они обречены пережить его заново. А этого допускать нельзя. Что будем делать?

— Товарищ генерал, мне кажется, что мы вторглись в чужие владения.

— Это как же? Поясни.

— Может, я не так сказал, но нам одним это дело не поднять.

— Я согласен. Надо связаться с КГБ.

— Поручаете мне?

— Да нет, я сам переговорю. Как Наумов? Час назад я звонил, говорят, без сознания.

— Я, товарищ генерал, скажу честно, профессора Бороздина из постели поднял и в госпиталь отвез.

Начальник управления улыбнулся, подошел, хлопнул полковника по плечу:

— Ну, ты и молодец. Шумел старик?

— Малость было. Но самую малость.

— Что сказал?

— Сказал главное: жить будет, последствий никаких. Правда, в шоковом состоянии несколько дней промучается.

— Какой парень! Скромный, работящий, смелый! Это он в Коломне детей из огня вынес?

— Он, Наумов. Только, товарищ генерал, жаль, что мы вспоминаем о таких в экстремальных ситуациях, а не когда приказ о поощрении готовим.

— Мы его не забывали, да и не забудем. Есть соображения. А теперь давай сядем и подумаем, может, в этом деле мы что-то упустили.

На стене аэровокзала Домодедово висело объявление о розыске. С него смотрела фотография человека в кепке, надвинутой на лоб, в больших темных очках и с усиками. Не похож, но овал лица и подбородок его.

Объявление кричало: «Обезвредить преступника». Люди останавливались и читали: «Товарищи! Уголовный розыск ГУВД Московской области разыскивает…»

Разыскивает! Разыскивает! Разыскивает!

Ему показалось, что это слово кричат люди, стоящие на площади, милиционер у стеклянных дверей повторяет его. Отдаваясь под сводами аэровокзала, оно вырывается на площадь, и ветер разносит краткое:

Разыскивается! Разыскивается! Разыскивается!

Он остановился, бесконечно читая одни и те же слова, но не понимая их смысла. В нем поселилась звенящая пустота, в которой, заслоняя все остальные чувства, рождался страх. Он ощущал его, как боль, начинающуюся с секундного укола, а потом заполняющую все существо.