Максим Михайлов - Плач серого неба

Лицо митрополита оставалось спокойным. Лишь где-то в глубине темных глаз заледенел холодными искорками ужас.

— Вы знаете, отче, что есть книги, которые добрались до наших дней из незапамятных времен, а напечатаны в них такие вещи, что Магическая полиция сжигает их сразу, как найдет? Я сумел заполучить некоторые из них, и даже начал читать, не понимая, в какую ловушку загоняю сам себя. Я перестал выходить из дома, мне начали сниться кошмары, которых я не помнил. Мои простыни впитали столько пота, что стали твердыми, словно дерево, но я этого не замечал. И когда я уже был готов воззвать к Хаосу и даже узнал, как это сделать, сам Творец остановил мою руку. Не было грома средь ясного неба, не было никаких знамений — просто я будто прозрел. И едва не сошел с ума, отче. Взглянул на себя в зеркало, — голого, изможденного, дрожащего, и понял, куда едва не ступил. Понял, как глуп я был, пытаясь осознать бесформенный и вечный Хаос, что невозможно в принципе, что его суть — в отсутствии любой сути, как таковой.

— И к чему ты пришел? — спросил Петрес, умело скрывая вздох облегчения.

— Лишь к одному, отче. Перестал размышлять об этом навсегда. С тех пор я с ужасом гоню от себя любое искушение продолжить изыскания. Ибо они ведут лишь к голому знанию. А знание — лишь инструмент, которым можно забить гвоздь, а можно размозжить палец. И хорошо, если только себе.

— Так что же, ты вообще отказался от знаний?

— Нет, отче, как можно? Простите меня, грешного, я, наверное, неточно выразился. Скажу иначе: уж если искать знаний, так тех, что полезны для души. В книгах святых отцов говорится, как победить не сам Хаос, но ту его часть, что растет в нас самих. Сражаться со злом перед тобой куда проще, чем залатать червоточину в самом себе, вот только пользы от этого, почитай, никакой. Так я и понял, что лишь избавляясь от зла в самих себе, мы одолеем Хаос, который впустили в мир пятеро проклятых. — Жосар замолчал, поперхнувшись, и отхлебнул немного вина, переводя дух. — Все это я понял, когда стоял лицом к лицу с собственным отражением, и видел лишь стыд и сожаление о содеянном. Через несколько очень долгих дней мне довелось нести гроб на похоронах… кажется, умерла тетя моего приятеля. Или дядя… Так вот, когда священник начал отпевать мертвеца, я вдруг понял, что в самом деле верю его словам. Что душа покойника действительно уходит куда-то, где с ней поступят по справедливости. В ту самую Обитель Порядка, о которой говорится в Кодексуме, где каждого ждет воздаяние по делам его. И что чем ближе мы становимся к Творцу в этой жизни, тем ближе будем и в той. Тогда я понял, что в этой вере — спасение. И понял также, что если я обрел ее, то обретут и другие — рано или поздно, но мир излечится от полученных ран. В тот день, когда все вокруг плакали, я улыбался, потому что смерть меня больше не печалила. Тогда-то я и понял, что должен стать священником — чтобы разбудить эту веру в других душах, чтобы наполнить их молитвы смыслом, чтобы… — юноша все же подавился вином и, вовсе побагровев, принялся откашливаться.

— Чтобы они спаслись, — пробормотал митрополит, и отец Жосар яростно закивал.

— Я уже три года наблюдаю за отцом Рарогом, — просипел он, осторожно переводя дыхания, — и восхищаюсь им от всей души. Ведь говоря откровенно, он и ему подобные — порождения Хаоса. Но послушайте его речи! Посмотрите, какой кротостью светятся его глаза! Что ему до глупых вопросов — кто сильнее, Хаос или Порядок? Ему важен только Творец, который, как он знает, — спасение. А Хаос — гибель. И другие знания, отче, ему не нужны, потому что не ими вымощена дорога к Творцу. Есть же притча о любопытном монахе — когда Искажение обещало отшельнику ответить на любой вопрос, за который тот готов отдать год жизни. Бедняга умер, так и не добравшись до истины, потому что когда получал один ответ, ему сразу хотелось что-то уточнить или дополнить. Вот так и мы — стоит слепо погнаться за знанием, забыв о вере, как погрязнешь в сомнениях и окончательно себя потеряешь. А если веруешь — сомнениям потакать нельзя, с ними нужно бороться. Я неустанно благодарю Творца за эту простую и великую истину.

Трапезу заканчивали в тишине. Жосар не смел поднять головы, а митрополит задумчиво разделался с рыбой, поднялся, встряхнул, значительно, животом, молча благословил юношу и удалился.

А месяц спустя пришел святейший указ: назначить отца Жосара настоятелем нового храма в Рыбацком квартале. Никто из знакомых молодого человека не удивился, когда известие, от которого у многих поджилки бы затряслись, привело того в прекрасное расположение духа. А суровые рыбаки, их усталые жены и пропахшие отцовской добычей дети во все глаза смотрели, как среди рабочих, что облепили недостроенный храм, объявился невысокий священник, засучил рукава и принялся за дело наравне с остальными.