Максим Михайлов - Плач серого неба

И тварь добивают — топорами и магией. Грубо, просто. И продолжают втаптывать остов в землю, пока вдруг не взрывается паровой котел.

…Лицо немилосердно печет. Изо всех сил моргаю, но слез не осталось. Жадно вдыхаю раскаленный воздух, цепляюсь за него крепко сжатыми зубами, тяну себя вверх и все-таки встаю.

Голова кружится, но в целом жив.

В ушах гудит, но гул быстро превращается в голос, от которого сами собой сжимаются кулаки.

"…Предавайте, бейте в спину — и помните, потомки назовут вас героями — ведь вы подарите им свободу. Гоните прочь тюремщиков ваших душ!"

Едва не спотыкаюсь о тело в синем плаще. Этот магпол отбежал к Ратуше, а потом зачем-то побежал сюда. Ведь был у них какой-то план…

Смотрю на площадь. Близ Железнодорожного тупика — дымящаяся гора. Только ли там останки монстра, или все вперемешку?

Не знаю и не хочу знать.

Все закончилось?

А живых-то маловато.

Вот карлики. Двое или трое, что-то не разберу.

Синие? Есть. Тоже парочка. Стоят поодаль, наблюдают за погребальным костром.

Карл. Неторопливо подбредает ко мне, пинает ногами вывороченные из мостовой булыжники. Смотрю на него.

— Ларра? Лемора?

Пожимает плечами.

— Вольная уйти хотела. Говорит, Альбиноса ейного тут нет. И не было, говорит. Но осталась — хочет раненых поискать, да в железках покопаться.

— А девчонка?

— Поди ж пойми. Среди мертвых не нашел, и то хлеб.

— Не волнуешься?

— Волнуюсь, а толку? Сбежала, небось, от магполов. Вона, чего устроила. А они ведь не посмотрят, что…

— Карл! — кричу.

— Чего?

— Артамаль!

Не верю своим глазам. Старик в белом преспокойно выходит из подворотни, качает головой и идет прочь!

Сворачивает за угол…

— Бежим! — орет Карл.

И мы бежим. Туда, где застыла позабытая в гуще боя громада экспериментального паромобиля.

Сегмент на разогрев и завод мотора кажутся целой вечностью.

Мы летим через площадь, и в отдалении слышим рев другого двигателя.

— Наддай! — ору я.

Минуем горстку выживших. Уже вижу, как по едва освещенному Железнодорожному тупику шустро уползает грузная тень. Машина негодяя не уступает размерами изобретению Карла.

Мы подлетаем к дымящейся куче — и тут она оживает! Отчаянным рывком монстр бросается нам наперерез, но, лишенный сил, падает прямо на дорогу.

Стремительно надвигается на нас мертвое женское лицо, растянутое по стеклянному куполу головы, потом удар. Полет.

Тишина.

Я потер лоб и глубоко затянулся "Лейтенантом". Дым с горьким привкусом вишневых листьев вздулся облаком перед глазами, но мгновение спустя побледнел и рассеялся, растворился в мареве под потолком "Любимицы судеб". До отправления экипажа оставалось около полутора оборотов — достаточно долго, чтобы не лезть за билетом. И достаточно мало, чтобы уже сидеть в трактире и ждать, когда же омнибус унесет меня в сторону Эскапада, где начнется новая жизнь… Впрочем, да простит мне уважаемый читатель, что на этом месте я прерву поток чувств. В прошлый раз, когда я думал о планах, Вимсберг подкинул мне изрядную свинью — но для города это было в порядке вещей.

— Пять лет. Пять сраных лет работы — и все ради единственного мгновения славы, — грустно промолвил Карл.

Цвергольд тоскливо смотрел на тихо чадившую груду железа, в которой все еще можно было различить колеса.

Я молчал. Молчал не только от того, что раскалывалась голова, хотя она и впрямь норовила лопнуть. Я молчал, потому что понимал, что утешить алхимика нечем. Молчал и потому, что в глубине души назрела неожиданная мысль, в которой я, как ни старался, не мог найти изъян.

— По-моему, это вообще несправедливо. Чо гришь, детектив?

— Что? — рассеянно отозвался я.

— Несправедливо, говорю. Эта штука бы всем показала — еще пару раз дернуть ключом, и побежал бы я за патентом на новый двигатель. Так нет же…

— А чертежи? — в мыслях я упорно и тщетно пятился от осмелевшей идеи.

— Остались, да толку-то? Я на одни материалы два года копить буду. Придется весь Вимсберг самогоном залить, — он невесело хохотнул и, пошатываясь, побрел к остову своего детища.

Я глубоко вздохнул.

— Карл.

— Чо? — Тронутый обернулся.

— Я снимаю квартиру на втором этаже. Офис — на первом. А подвал мне достался практически даром. Вывеску подправить нетрудно — ужать буквы, да приписать еще одно имя. Если напишем "Карл", а не "Райнхольм", выйдет не так уж дорого.