Шерли Грау - Кондор улетает

— Роберт.

Слишком тихо и спокойно. Погоди еще немного.

— Роберт, Роберт, ты здесь?

Смотрит туда, где он всегда ждал ее, и не догадывается обернуться.

— Роберт!

Уже громко и внятно. Умница. А теперь отзовусь и посмотрю, как она вздрогнет.

— Бу-у-у, мордашка!

Позднее, забираясь в машину, он вспомнил, что его ждет Старик. Он сидел в запыленном форде и, прищурившись, смотрел на темную улицу. Все фонари были окружены радужными венчиками, в голове у него звенели спадающие волны опьянения. Он был легким, невесомым и очень хотел пить. Мотор зачихал в ночной сырости, на мгновение смолк и судорожно заработал. Сцепление не отжималось, передачу заело, лязгнули шестерни. Он ударил ногой по педали, чтобы прекратить их визг. У него покалывало в затылке и вдруг дернулось ухо, оно ползло и плясало где-то за виском. Может, Старик меня уже не ждет, подумал он. Если в окнах темно, поеду прямо домой.

Дом Старика сверкал всеми огнями. Роберт посмотрел на широкие ступеньки, на сияющие матовые стекла парадной двери.

— И все это в честь меня, — хихикнул он. — Уйду отсюда во всем величии славы!

Он зашагал вверх по ступенькам. Никогда не замечал, что их так много… Уши заложило, точно под водой плыву.

Едва он ступил на красные плитки крыльца, как дверь распахнулась.

— Мы тебя ждем, — сказал Морис Ламотта.

Роберт замер на полушаге:

— Я не знал, что вы тут.

— Мы ждем уже почти четыре часа.

Роберт, прищурясь, смотрел на узкую, сдавленную голову, на непроницаемое лицо, на щуплое тело в полосатом полотняном костюме.

— День был тяжелый, — медленно сказал он. — Я как-то не привык, чтобы меня убивали.

В глубине карих глаз Ламотты что-то возникло. Насмешка. Удивление. А может быть, простой интерес. Тонкие губы сказали:

— Да, это меняет положение. И действительно может оказаться очень неприятным.

— Идите к черту, — сказал Роберт.

Старик сидел в большом синем кресле у декоративного камина, в котором вместо поленьев лежала охапка высохших цветов. На столике рядом с ним стоял запотевший бокал виски со льдом. Он был почти нетронут.

— Я знаю, что запоздал, — сказал Роберт. — Я ухожу.

Брови Старика чуть-чуть поднялись. Он молча кивнул на стул. Роберт словно не заметил.

— Мне не нравится, когда за мной охотятся. Это меня нервирует. И я ничего не узнал, кроме одного: все врут. Я даже не знаю, где пошла на дно ваша проклятая лодка. И я поищу себе другую работу.

Он вдруг осекся, заметив, что говорит с кэдженской интонацией. А я думал, что совсем от нее избавился… И думал, что у меня есть мужество. А его нет.

— Я остался жив и ухожу. Черт побери, у меня даже пистолета не было! Понимаете, как я себя чувствовал?

— Пистолет все равно не помог бы, — возразил Старик. — Стрелять они умеют лучше тебя. А с пистолетом ты вообразил бы, что можешь оказать сопротивление.

— У меня не было пистолета, — сказал Роберт. — Я так не согласен.

Опять эта проклятая интонация!

Старик снова указал пальцем на стул:

— Я ведь не знаю, что случилось.

Он так устал… Может, присесть на минутку?

— Только для того, чтобы вы перестали тыкать пальцем, — заявил он Старику.

Спина ныла, глаза наливались свинцом. Черт бы ее побрал! И зачем меня к ней понесло!

Под ногтями у него была грязь. Как он мог ее набраться в постели с Бетти?

— Я расскажу вам, что случилось.

Когда он кончил, Старик ничего не сказал. Он молча прихлебывал виски, и отпотевшие капли падали с бокала ему на лацкан. Ламотта сидел не шевелясь.

— Так что я ухожу, — сказал Роберт.

Старик, казалось, не слышал. Он смотрел в пустой бокал и встряхивал его, прислушиваясь к шороху льдинок. Злость Роберта сменилась раздражением, раздражение — скукой, и он забылся в пьяной дремоте.

Некоторое время спустя он сквозь сон осознал, что Старик и Ламотта разговаривают, спорят.

Ламотта сказал:

— Вы делаете ошибку.

Старик сказал:

— Я позвоню не откладывая. Который теперь час в Нью-Джерси? Ну, да Луис только обрадуется, если его разбудят таким предложением.

Роберт услышал, как Старик, тяжело ступая, вышел в холл к телефону и начал нетерпеливо дергать рычаг. Роберт заерзал и приоткрыл один глаз. Прямо на него с перекошенным от гнева лицом смотрел Морис Ламотта.

— Из-за тебя Старик только что ухнул дикие деньги, слышишь? Он кончает с бутлегерством.

— Из-за меня? Я же ухожу.

— Он не даст тебе уйти.

— Вот что! — сказал Роберт. — Пусть он мне не указывает, что делать. Я всегда могу опять пойти в рыбаки.