Том Перротта: Маленькие дети

— Да нет, не про розыск зверюшек, — возразила Шерил, — а про того полицейского с раздвоением личности.

«Я, снова я и Ирэн», — в раздражении подумала Сара. Фильм братьев Фарелли. Какого черта эти клуши не могут запомнить названия ни одной картины, даже если видели ее накануне, в то время как сама она хранит в голове кучу ненужной информации о фильмах, которые не стала бы смотреть, даже чтобы скоротать время в самолете, что, впрочем, маловероятно, потому что летать ей совершенно некуда.

— А, так я его видела! — вмешалась Тереза, мать Кортни, крупная женщина с хрипловатым низким голосом, которая периодически жаловалась, что накануне вечером чересчур много выпила. Из всей компании она нравилась Саре больше других, и иногда, оставшись вдвоем, они тайком, словно школьницы, выкуривали по сигаретке и даже позволяли себе вольнодумные замечания о мужьях и детях. Но когда на площадку подтягивались другие мамаши, Тереза моментально поджимала хвост и превращалась в одну из них. — По-моему, очень миленький.

Ну еще бы не миленький, — поморщилась Сара. На детской площадке «миленький» считалось высшей степенью похвалы. Это означало — безобидный. И безопасный. Не подрывающий устоев. И не заумный. На предыдущей площадке кто-то назвал «миленьким» даже «Красоту по-американски» (то есть, разумеется, не «Красоту по-американски», а «знаете, тот фильм с Кевином… как его… и с розовыми лепестками»), что переполнило чашу Сариного терпения. Попробовав несколько других вариантов, она в конце концов начала приходить сюда — к школе Рейнберн, и очень скоро обнаружила, что на всех площадках происходит одно и то же: мамаши непрерывно жалуются на усталость и по вечерам смотрят «миленькие» фильмы, названия которых уже на следующий день не могут вспомнить.

— Начало мне очень понравилось, — продолжала Шерил, — но уже через пятнадцать минут мы с Джерри дружно заснули.

— Это еще ничего! — засмеялась Тереза. — Мы с Майком тут на днях занялись сексом, так я заснула прямо посреди процесса.

— Да, — сочувственно кивнула Шерил, — со мной тоже такое бывало.

— А когда я проснулась и извинилась, он сказал, что даже не заметил, — пожаловалась Тереза.

— А знаете, как надо поступать? — покровительственно вмешалась Мэри-Энн. — Для секса следует выделить строго определенное время. Мы с Льюисом так и поступаем. Каждый вторник в девять вечера.

Хочешь не хочешь, — мысленно добавила Сара и, отвернувшись от приятельниц, нашла глазами дочь. Люси стояла наверху небольшой пластиковой горки, задумчиво сосала большой палец и следила за тем, как Кристиан колотит по спине Троя, а Кортни демонстрирует Изабелл свои трусики с изображением Маленькой Русалочки. Даже здесь, на площадке, Люси мало общалась с другими детьми, предпочитая держаться в стороне и наблюдать, словно выискивая момент, когда можно будет вступить в разговор и присоединиться к группе. Совсем как ее мама, с грустью подумала Сара и почувствовала какую-то странную гордость при мысли о том, что они с дочерью так похожи.

— А у тебя как? — спросила Шерил, и она не сразу поняла, что вопрос адресован ей.

— У меня? — Сара усмехнулась с горечью, удивившей даже ее саму. — Да мы с Ричардом уже несколько месяцев друг к другу не прикасались.

Женщины смущенно переглянулись, и Сара поняла, что ее спрашивали совсем не об этом. Перегнувшись через стол, Тереза сочувственно потрепала ее по руке:

— Да нет, дорогуша, Шерил просто хотела узнать, устаешь ли ты так же, как и мы все.

— А-а, — протянула Сара, удивляясь, почему это она постоянно теряет нить разговора. — Нет, не особенно. Мне всегда хватало нескольких часов, чтобы выспаться.

Десять тридцать на детской площадке считалось временем второго завтрака. Этот порядок завела Мэри-Энн, и она же строго следила за его исполнением. Она вообще считала неукоснительное соблюдение режима основным условием счастливого детства. В ее доме на стенах в обеих детских висели часы со светящимися циферблатами, и Трой и Изабелл твердо знали, что не должны вставать с кровати до тех пор, пока не увидят на них цифру «7». Еще Мэри-Энн утверждала, что спать каждый вечер дети тоже отправляются ровно в семь, причем без малейших возражений с их стороны. Сара выслушивала подобные заявления со смесью зависти и недоверия. Непререкаемость собственного авторитета казалась сомнительной даже ей самой, и в умении Мэри-Энн повелевать людьми и временем ей чудилось что-то почти фашистское.