Элеанор Каттон - Светила

– Я младший из двух сыновей, – начал наконец Мади. – Мой брат Фредерик старше меня пятью годами. Наша мать умерла, когда я заканчивал школу: я вернулся домой совсем ненадолго, только на похороны; и вскорости после того мой отец женился снова. На тот момент я не был знаком с его второй женой. Она была – и есть – женщина кроткая, хрупкая, утонченная, всего боялась, часто хворала. Натура чувствительная, она ничуть не похожа на отца: отец мой – человек грубый и склонен к злоупотреблению спиртным… Брак не сложился; я так понимаю, обе стороны сожалели о заключенном союзе как об ошибке; и с прискорбием вынужден признать, что со своей второй женой отец обращался очень дурно. Три года назад он исчез, бросив ее в Эдинбурге безо всяких средств к существованию. Она бы пошла по миру или чего похуже – в такой страшной нужде она внезапно оказалась. Она обратилась ко мне – письмом, я хочу сказать; я на тот момент находился за границей, но тотчас же вернулся домой. Я стал ее заступником и покровителем – до некоторой степени. Я предпринял кое-какие шаги в ее интересах; она согласилась, хотя и не без горечи, ведь ныне ее положение существенно переменилось. – Мади сухо кашлянул. – Я обеспечил ей небольшой доход – или, скажем так, место с заработком, – а сам уехал в Лондон с целью отыскать отца. Там я исчерпал все возможные средства его обнаружить и в ходе розысков потратил огромные суммы. Наконец я задумался о том, чтобы обратить полученное мною образование в какой-никакой источник прибыли, поскольку понимал, что на наследство более с уверенностью полагаться не могу, а свой кредит в городе я исчерпал… Мой старший брат ничего не знал о горестной участи нашей мачехи; он уехал попытать счастья на золотых приисках Отаго за несколько недель до исчезновения нашего отца. Он всегда был склонен к такого рода причудам, – полагаю, вы бы назвали его искателем приключений, хотя, выйдя из детского возраста, мы отдалились друг от друга, и, по правде говоря, он для меня, в сущности, чужой человек. Текли месяцы, минули годы; он так и не вернулся и никак о себе не известил. Мои письма к нему оставались без ответа. До сих пор не знаю, попали ли они ему в руки. Наконец и я тоже взял билет на корабль, идущий в Новую Зеландию; в мои намерения входило сообщить брату о переменах в положении нашей семьи и – конечно, если он жив, – может статься, какое-то время поработать на прииске с ним вместе. От моего собственного состояния ничего не осталось, процентный доход с пожизненной ренты давно был исчерпан, я оказался по уши в долгах. В Лондоне я учился в «Иннер темпле». Наверное, я мог бы там и остаться и дождаться приема в коллегию адвокатов… но юриспруденция мне не по душе. Терпеть ее не могу. Так что я предпочел отплыть в Новую Зеландию… Когда я высадился в Данидине – с тех пор еще двух недель не прошло, – я узнал, что золото региона Отаго ничего не стоит в сравнении с только что открытыми месторождениями здесь, на побережье. Я колебался, не зная, куда сперва податься, и нерешительность моя оказалась вознаграждена самым неожиданным образом: я повстречался с отцом.

Балфур пробормотал что-то себе под нос, но перебивать рассказчика не стал. Он неотрывно глядел в огонь, предусмотрительно обхватив губами сигару и некрепко сжимая донце бокала. Остальные одиннадцать присутствующих тоже затаили дыхание. Даже партия в бильярд, похоже, прервалась: Мади больше не слышал за спиною сухого пощелкивания шаров. Тишина словно слегка пружинила: слушатели ждали, что чужак поведает нечто особенное… или страшились этого.

– Наше воссоединение счастливым я бы не назвал, – продолжал Мади. Он повысил голос, перекрывая шум дождя; говорил он достаточно громко, чтобы все присутствующие в комнате его слышали, но не настолько громко, чтобы показалось, будто он сознает, что находится в центре внимания. – Отец был пьян и страшно разозлился, что я его отыскал. Я узнал, что он сказочно разбогател, что он женился снова, на женщине, которая, вне всякого сомнения, ничего о его прошлом не знает, как не знает и того, что он юридически связан с другой. Мне жаль признавать, что я не слишком тому удивился. Мои отношения с отцом никогда не отличались особой теплотой, и не в первый раз я обнаруживал его в сомнительной ситуации… хотя о преступлении такого масштаба речь не шла никогда, поспешу добавить… По-настоящему я изумился, когда спросил про брата, и выяснилось, что тот с самого начала был пособником отца; они вместе срежиссировали план, в результате которого законная жена оказалась злонамеренно брошена, и отплыли на юг как компаньоны. Я не стал дожидаться Фредерика – сама мысль о том, что я увижу их вместе, представлялась мне невыносимой – и повернулся уходить. Отец разъярился и попытался меня задержать. Мне удалось вырваться, и я тотчас же решил плыть сюда. Мне вполне хватило бы денег для того, чтобы при желании вернуться прямиком в Лондон, но горе мое было таково, что… – Мади умолк и беспомощно пошевелил пальцами. – Право, не знаю, – докончил он. – Мне подумалось, тяжкий труд на золотых приисках пойдет мне на пользу. А юристом я быть не хочу.