Сигурд Хёль - Заколдованный круг

Они горды, своевольны и упрямы. И трусливы. И медлительны. Господи, как медлительны…

Они боятся всего чужого, всего нового, как черта и даже больше: черт им все-таки понятнее.

То же самое и в других селениях — но здесь, пожалуй, хуже, ведь Нурбюгда — селение совсем глухое и совсем отсталое. И это крестьяне здешние отчасти понимают, а вместе с тем понимать не желают, поэтому они не уверены в себе, поэтому они держатся вдвойне самоуверенно.

Нет, говорить с ними не надо.

Они станут потешаться поначалу. Станут ухмыляться и ронять свои словечки. Старые соседи — соседи, такие близкие, что и тропка между их домами заросла, — вновь встретятся, чтобы дружно посмеяться над этим чужаком, который выучился обрабатывать землю в городе и думает, будто что-то можно делать иначе, чем это веками делалось до него.

Они много раз не выйдут в поле, чтобы всем вместе от души посмеяться над ним. Будет снова протоптано много заросших тропок, уж это точно!

Но удивиться им тоже придется. Они станут подслушивать и подглядывать. И вновь протопчут много заросших тропок, ведущих к Ульстаду, но лишь до изгороди.

Они станут смотреть, навалившись животом на изгородь, а затем расспрашивать своими коротенькими словечками — не его самого, этого еще не хватало, но других. А потом будут дома расхаживать по горнице и думать — ведь не такие уж они плохие. Через несколько лет (тем временем урожай в Ульстаде будет все расти и расти, а у них оставаться прежним) их начнет грызть зависть — ведь не такие уж они хорошие.

Их начнет грызть зависть Они будут смеяться и ронять свои словечки, но не даст им покоя мысль о том, что у этого тронутого и впрямь урожай все растет и растет, что его хусманам живется лучше, что рубит он в своем лесу меньше, а нужды не ведает, что и клеть у него полна и денежек на дне сундука побольше, если судить по рассказам.

Но чтобы мне да пойти к нему? Расспрашивать? Учиться? Этого еще не хватало. Нет уж, раз Перу, и Полу, и Уле, и Хансу гордость не позволяет, то и я…

Но вот настанет вечер, когда первый из них, потихоньку перейдя через поля, окажется в горнице в Ульстаде и, наклонив набок голову, станет расспрашивать. Очень, очень осторожно, как Никодим ночью [11] Никодим — библейский персонаж, фарисей, ночью приходивший к Иисусу и расспрашивавший об его учении. . И все же недостаточно осторожно. Кто-то его увидит, другой о нем услышит, третий и увидит, и услышит, а четвертый перепугается, что его обскачут, и, высунув язык, примчится средь бела дня.

Расспрашивать? Учиться? А почему бы и нет? Раз Перу, и Полу, и Уле, и Хансу гордость позволяет…

Ховард сидел в седле и улыбался. Если здешний народ примерно такой же, как в других селениях, то может пройти этак лет пять-шесть…

Но пришлым он останется для местных до конца своих дней. Друга у него здесь никогда не будет. Может быть, у его сына, если родится у него сын…

Он перевел дух, вернулся к действительности и огляделся. День-то какой прекрасный. Весеннее небо ясное, чистое, как серебро.

Он подъехал к огромной луже. В ней отражались небо и деревья, но глина на дне придавала всему желтоватый оттенок. Буланый посмотрел на лужу, помедлил и двинулся: увидел, что она мелкая. Ноги лошади разбили отражение, позади осталась всего лишь большая желтая лужа.

Да, подумал Ховард, так и нам не раз придется — мутить тихие лужи. Но ты не бойся, Буланый, они не так глубоки, как кажутся с виду.

Ховард и Буланый вспугнули глухаря, птица поднялась и полетела. По треску сучьев слышно было, как она тяжела, после нее еще долго дрожали ветки. Цокнула белка и осторожно глянула на Ховарда из-за ели. Решив, что всадник опасен, она снова цокнула, стрелой взмыла вверх и, распушив хвост, скачком перелетела на другую ель.

Боитесь, подумал Ховард, боитесь, как… Ладно, бог с вами. Но я ведь без оружия и только добра вам желаю, глупые.

На душе становилось все легче. Все начало казаться таким простым, таким простым и очевидным. Пять-шесть лет? Наверное, так много и не потребуется. Четыре-пять? Ведь народ-то здешний не дураки, а если суметь их увлечь…

Тропа вела на север, извиваясь по широкому уступу на склоне кряжа. Затем она повернула на восток и пошла по гребню; и внезапно отсюда, с высокого кряжа, открылся вид на всю широкую, разбросанную Нурбюгду.

Тут он собирался сделать привал. Еды у него теперь, правда, больше нет, но Буланому немного овса не повредит. Он спешился, достал овес и повесил торбу на морду Буланому. Сам уселся у края тропы, где уже начала пробиваться мать-и-мачеха, и принялся разглядывать селение.