Елена Хаецкая - Синие стрекозы Вавилона

— Где он?!!

Беренгарий, ухмыляясь, сказал очень двусмысленным тоном, будто подразумевая нечто большее:

— Здеся...

Отшвырнув Беренгария, туда бросилась, куда кивнул.

— Сопляк! Дерьмо!

И понесла...

Программисты, кто в бараке был, с наслаждением слушали. Давно такого не бывало. Прямо роман.

Это чтобы младшая жрица, позабыв приличия, к программистам врывалась. Это чтобы пифия прилюдно грошового раба честила. Пусть в цивильном не сразу в ней пифию признаешь, да ведь главного это не отменяет: прибежала и орет. Аж визжит.

Нет, такого давненько не бывало. На памяти Беренгария вообще ни разу.

За нарами в два яруса, отгораживая их от двери, большой шкаф стоит, боком повернутый, будто еще одна стенка. Шкаф как башня крепостная — гигантский, дерева темного, массивного. В шкафу шмотки всякие, молью полупоеденные, поверх шмоток разные провода навалены — иной раз что-нибудь оттуда и сгодится. Ну и еще всякое разное барахло, несколько порнографических журналов такой древности, что сейчас их и смотреть-то смешно. А под самым низом свили гнездо мыши.

За шкафом же «подсобка» — на шатком столике таз с мутноватой водой и синий жестяной рукомойник допотопной эпохи — ровесник законов царя Хаммурапи. После потопа мало что уцелело, такие сокровища, такие книги погибли — а вот эта ерунда, смотри ты, до сей поры людям служит...

Бэда безответный как раз под этим рукомойником и плескался, посуду за всем бараком мыл. На него обязанность эту повесили, пока тетка Кандида хворала своей заразной хворью. Хоть и знали, конечно, что хворь у Кандиды фальшивая, но не выдавать же старуху...

Рядом с Бэдой, на грязном ящике с белыми пятнами мыльной пены, душа надсмотрщикова мостилась. Ногами болтала и языком молола. Душу не то не видел больше никто, не то внимания на нее не обращали.

Мальчишка был теперь, помимо набедренной повязки, облачен в синюю дедову тужурку. Других перемен в его облике не наблюдалось.

— Видел Его-то? — спросил Бэда, прерывая длинное бессвязное повествование души о ее странствиях.

Мальчик коротко кивнул.

— Ну что, рассказал Ему?

— А... — Мальчик вздохнул и махнул рукой. — Он и так все знает.

— Ругался? — сочувственно поинтересовался Бэда.

— Не... Он расстроен, — еле слышно сказал мальчик. — Ой, ну не спрашивай про это, а то зареву...

И тут — грохот двери и звериный почти визг: «Где он?!!»

Душа беспокойно заерзала на ящике и вдруг смылась куда-то — Бэда даже не понял, как это вышло.

И вот, своротив по дороге стул и споткнувшись о чьи-то ботинки, врывается в закуток, от гнева раскаленная — едва не светясь:

— Ты!..

И с размаху — бац по скуле!

Бэда чашку отставил, мыльные руки о штаны отер, на ящик, откуда надсмотрщикова душа сбежала, опустился.

Младшую Жрицу он в цивильном еще не видел. В облачении — видел, голенькую — видел. Но когда она, горьковатыми духами пахнущая, белым кружевом окутанная, в джинсики светлые затянутая, на него наскочила — тут уж он растерялся.

Рот раскрыл и глупо на нее уставился.

Сверкая очками, Пиф кричала:

— Дерьмо! Дрянь!..

И поскольку он слушал, не шевелясь и не пытаясь вставить слово, она через несколько секунд иссякла.

Дыхание перевела, протянула руку и, набрав воды из рукомойника, лицо отерла. Утомилась, орамши.

Уже спокойнее спросила:

— Что ты Верховному наболтал?

— Ничего... — удивленно сказал Бэда. — А что случилось?

И лицо потер. У Пиф рука тяжелая, всей пятерней отпечаталась.

— Да то случилось, что меня безбрачных лишили, — сказала Пиф, ничуть не стесняясь того, что Беренгарий и другие — кто там еще был — слышат.

— За что? — поразился Бэда.

— Тебе видней, — разъярилась она опять. — Что болтал?

Беренгарий появился из-за шкафа и, делая умильный вид, промолвил:

— Так он под пыткой... Пифка, из-за тебя человека на дыбе пытали!

— Не человека, а программиста, — огрызнулась Пиф.

— Да брось ты, пожалуйста, — сказал Беренгарий. — Чуть что по морде драться. Не де-ело...

Тут ожила забытая у входа тетка Кандида и снова запричитала и залопотала:

— Не дело барышне в бараке отираться! Уходили бы, госпожа, покуда не приметил кто...

Беренгарий на Кандиду цыкнул грозно: портила бабка всю потеху. Кандида отступилась и только слыхать было, как топчется в темноте, вздыхает, сопит — на новый приступ решается.

— А что случилось-то? — снова спросил Бэда.

— То и случилось. Сняли безбрачные... Ты хоть знаешь, сколько это?