Елена Хаецкая - Синие стрекозы Вавилона

Понравилось.

Дальше пошли.

И пошли, и пошли!..

Тилли — та только до Мармеладного Колодца дошла. Ей ведь много не надо — быстро же утолил Нергал маленький смертный ее голод. Принесла с собой в Колодец еды в сумке, денег в горсти и пеструю шаль, в спешке подобранную.

Прочие в Колодце встретили Тилли тревогой. Тилли-то, покуда за Нергалом по городу шла, ничего толком не знала. А в Колодце знали, потому что радио слушали.

Марк сказал:

— Я же говорил, что начнется! Вот и началось.

Бабушка-хлопотунья заплакала:

— Быть крови большой!

Лэсси попросила:

— Покажи шаль-то!

А Элси только повздыхала и проговорила совсем тихонечко:

— Давайте пока что дома сидеть и не ходить никуда.

На это Марк заявил:

— Вот уж нет.

И из дома тотчас же ушел.

Тилли на стол выложила то, что в сумку ее поместилось: мяса кусок, хлеба две краюхи, конфет слипшихся — коньяк в шоколаде.

И сели ужинать.

Радио шелестело из розетки:

— ...административным сооружениям нанесен большой урон... число жертв неизвестно...

Потом радио закашлялось, захрипело и мертво замолчало. Впервые за все то время, что жили девочки в Мармеладном Колодце, не издавало оно ни звука. И вдруг, точно прорвало — да так громко:

— Отныне власть в Вавилоне переходит в руки мар-бани, единственной политической силы, способной защитить права трудящихся и эксплуатируемых...

От этих слов всем почему-то тошно стало. А Тилли сказала ни с того ни с сего:

— Нергал пришел. — На подоконник пересела, закурила, выругала себя за то, что сигарет хороших не украла, пока магазин громила (ей больше нравилось зеркала бить). На звезды поглядела, ногой покачала. И добавила негромко: — Как красив он, Нергал.

Бабушка испугалась и из кухни тихонечко выбралась. Нинурте молиться ушла.

А три бедных сиротки до утра на кухне сидели, пока всю еду не съели. Звезды шли по красноватому небу друг за другом, поочередно в окно заглядывая. И зарево стояло над Вавилоном, будто Орда пришла и костры свои по всему горизонту запалила.

Третий день гуляет по Вавилону веселое пламя. Треск, грохот, звон разбитого стекла. В бесконечном этом карнавале, где смешались день и ночь, смерть и смех, растворился Марк. Ясный, светлый, ласковый Марк. И, вроде бы, не так уж долго любила его Элси, — ну что такого, пришел из никуда, ушел в никуда, всего-то и прожил с нею, может быть, месяц, — а все же тоска глодала ее, не пускала дома сидеть.

И пошла Элси бродить по улицам, мятежом охваченным. Не Марка искала — поняла вдруг, разом, что не вернется Марк, — а просто невмоготу было больше на кухне сидеть и знать, что никто в комнате не лежит, вольно разметавшись по ее, элсиному, матрасу.

Улица — она всем открыта, и счастливым, и несчастным: гуляй, девка, пока ноги не стопчешь. Поглядела Элси налево, поглядела направо. И наскочила на нее компания развеселая, все в краденых, нараспашку, шубах, у всех рожи с дорогущего вина румяные, сладостной горечью пожаров от волос их растрепанных несет. Обступили со всех сторон и загалдели разом:

— Иди с нами, сестра!

— Нергал пришел в Вавилон, сестра!

— Мы ищем Нергала, сестра!

— Будь нам сестрой, сестра!

Элси растерялась. И кто, интересно, такую шутку с ней проделал: только что были все эти люди ей незнакомыми, да и пожалуй что страшноватыми, и вот уже — пожалста! — все родные, будто век с ними прожила. Как это получилось, не поняла. Только улыбнулась им застенчиво, руку протянула.

— Хорошо, пойду и я с вами Нергала искать.

Ах, как счастливо засмеялись они! Как радостно за руку ее схватили! В тесный свой круг втянули, шубой обернули, вина в рот влили, чтобы жарче было, и потащили вперед по улице, туда, где весело стекла звенели и растревоженные голоса доносились, словно чайки кричали.

И стала кроткая толстая Элси вместе со всеми лавки громить, холуев убивать и женщин холуйских под ноги мятежникам бросать. Разом и Марк позабылся, и нищее житье в Колодце, и даже то, что за работу им Верховный Холуй так и не заплатил, хотя обещался расчет дать сразу по одобрении моделей. А акт приемки-сдачи до сих пор у Младшего Холуя в ящике стола лежит. Печати нет.

Все это будто во вчерашнем дне осталось, а завтрашний — настанет ли завтрашний? Праздник пришел на улицу.

Добралась развеселая толпа и до офиса той фирмы, что хуями промышляла. Для начала в магазин вломились, что напротив помещался. Сверкал витринами, манил колбасами и ветчиной, весь надписями облеплен: и цены-то у нас умеренные (вранье), и товар-то у нас отменный (меньшее вранье, но все равно вранье), и обслуживание-то у нас по высшему разряду (а вот это уже вранье беспардонное — хамили в Вавилоне, хамят и хамить будут, на то и столица царства преславного). Сочли магазинчик наглым и в силу того привлекательным.