Мария Нуровская - Мой русский любовник

А ведь администрация Сорбонны предлагала мне снять квартиру на этот год, но я ответила, что предпочитаю жить в отеле. Ну и «Je suis le sire de Coucy» [2] Зато владею замком я Куси ( франц .). . Выбрала отель, потому как одна только мысль о том, что мне придется въехать в чей-то дом, в котором прежде текла чужая семейная жизнь, была мне крайне неприятна. Гостиница — временное пристанище. Таким же временным должно быть мое пребывание в этом городе. Я хотела помнить об этом ежечасно. Поэтому и выбрала отель.

— Мне не нужна самка двадцать четыре часа в сутки! Это ты понимаешь? Самка нужна мне время от времени, и в эти моменты ты должна быть под рукой! Если ты вообразила себе что-то другое, лучше убирайся! Не то останешься здесь навсегда, силуэтом в белой рамке стены… собственноручно размажу по стенке!

— Сашенька, но почему? Зачем ты так? — рыдала подружка рассерженного мужчины.

«Как же хорошо, что у меня все это позади», — подумала я. Мужчины, особенно молодые мужчины, представлялись какой-то неизвестной мне человеческой породой. Когда приходилось с ними сталкиваться, я ощущала инстинктивный страх. Мой зять, смахивающий на индейца, с длинными волосами, завязанными сзади в хвост, глядящий исподлобья, с самого начала вызывал во мне стойкую неприязнь. От нее не удалось избавиться до сих пор, несмотря на то что он успел стать отцом четырех моих внуков. Это меня потрясало больше всего — моя дочь Эва рожала чуть ли не каждый год.

На следующий день рано утром я поехала в университет. Учебный год здесь начинался в конце августа, но мне предстояло встретиться со своими студентами только во второй половине сентября — почти на месяц позже. Это хорошо. При моей болезненной застенчивости очень важно освоиться в новой для меня обстановке, где я теперь буду преподавать. Секретарша показала мне аудиторию — небольшой зальчик, к счастью, очень похожий на те, к которым я привыкла у себя в университете. Еще не было известно, в какой именно из этих аудиторий я буду читать свои лекции, но увиденное принесло определенное облегчение. Обрадовало меня и то, что занятия будут проходить в главном здании, а не где-то в городе — Сорбонна давно вышла за пределы своих старых стен. Лекционные залы, коридоры, потрясающей красоты балюстрады лестниц, атмосфера старинного здания, даже скамьи из потемневшего дерева — все приводило меня в волнение, заставляло трепетать мое сердце. Ведь я должна была стать частью мира, неразрывность и вечность которого можно почувствовать только в таких местах, как это.

Потом, несмотря на то что денек выдался душным и жарким — настоящее летнее пекло, — я решила прогуляться по городу. Брела по набережной Сены, то и дело останавливаясь возле киосков букинистов, рылась в книгах, даже купила парочку. Моя неизлечимая болезнь — приобретение книг, хотя в квартире их уже некуда было ставить. Сколько раз я клятвенно обещала себе разобрать книжные шкафы и выкинуть наименее нужные тома… Но разве можно выбрасывать книги?! Эту квартиру я приобрела, когда узнала, что беременна. Вести кочевую жизнь и ютиться в общежитии стало невозможно. До этого времени земные блага для меня ничего не значили — не все ли равно, где жить и что есть? Лишь бы было место, где можно приклонить голову или сидеть, уткнувшись носом в книжку. После продажи дедушкиного дома в Вильках у меня был достаточный капитал в банке. Я могла бы купить квартиру получше, попросторнее, но мне это просто в голову не пришло. Один из мужчин, с которым меня связывало мимолетное знакомство, как-то в сердцах бросил мне в лицо: «Индифферентная дура!» Наверное, в его словах была доля правды. Я научилась перемещаться с места на место, таская за собой немудреные пожитки. Главным образом книги. Потом осела в не очень удобной квартирке и застряла там на целую вечность. Возможно, потому, что эта квартира была полной противоположностью дому, в котором я провела свое детство.

Гонтовая крыша, белые переплеты окон, застекленная веранда с крылечком. Я жила там с дедом и мамой. Отец, которому угрожала арестом служба безопасности нового режима, спустя несколько месяцев после окончания войны был переправлен на Запад. Он добрался до Лондона и остался там, завел себе семью.

В доме всем распоряжался дед. Он был выдающийся знаток римского права, до тысяча девятьсот тридцать девятого года служивший профессором Ягеллонского университета. После смены режима дедушка отказался сотрудничать с новой властью, несмотря на то что к нему прислали целую делегацию. В университет он больше не вернулся, а занялся выращиванием роз в Вильках, имении своей рано умершей жены. Новая власть конфисковала поместные земли, оставив, правда, прежним владельцам дом и огород с садом.